– То есть?
– Ты думаешь, у меня мало завистников? Да пруд пруди! И
уж они обязательно до всего докопаются, можешь не сомневаться. А если этот факт
всплывет, меня обязательно турнут. И, скорее всего, просто на пенсию, мне уж
шестьдесят один год. А я не хочу. Я еще в силах, я могу пригодиться своей
стране…
– Папа, я тебя умоляю… – поморщился Платон.
– Да погоди ты, торопыга! Я сам не хочу, чтобы ты
упустил эту девушку. В наши дни такая порядочность редко встречается. Давай-ка
мы сделаем так, как она предлагает.
– То есть?
– Вы поженитесь, но без помпы и без регистрации. А
незаконные связи моего сына – это его незаконные связи. Вы даже можете жить у
нас…
– А как же мама?
– Знаешь что, Тоник? Давай сперва их познакомим.
– И дальше что?
– Если она маме понравится, мы все скажем, и она
понравится ей еще больше. Ну, а если не понравится… то мама обрадуется, что вы
не будете официально жениться. Но учти, жить вам лучше все-таки будет у твоей
Евы, благо есть где.
– Ох, пап, видел бы ты эту квартиру…
– Ничего, ишь барин какой! Да мы с твоей матерью вообще
в бараке жили… Ну, сделаем там ремонт, мебелишку какую-никакую подыщем.
Нормально, сын. Она готовить-то умеет?
– Еще как! А какие пельмени делает!
Ева понравилась родителям Платона. Даже очень.
– Не ожидала от тебя, Тоник, что ты такую девушку
выберешь, – качала головой мама Майя Тарасовна. – Не профурсетка
какая-нибудь… И честная… Могла же и промолчать… И еще слава Богу, что не мать у
нее еврейка, а отчим.
– Мама! О чем ты говоришь? – закричал прогрессивно
настроенный сын.
– Ох, Тоник, я знаю, что говорю. Иногда и половинки
еврейской крови хватает, чтобы испортить карьеру.
– Мама, это фашизм!
– Много ты понимаешь, дурачок.
– Да, Томас Манн, кажется, говорил, что фашизм и коммунизм
– это враждующие братья.
– Замолчи, болван! – крикнул отец. – Чтобы я
этого в своем доме не слышал. Ты не от Евы этого набрался, надеюсь?
– Нет, представь себе, от старшего брата, папочка. Но,
вообще-то, у меня и своя голова на плечах есть.
Отец погрозил ему кулаком и ушел спать. Платон был убежден,
что отец в душе разделяет точку зрения Томаса Манна, однако долгие годы службы
в МИДе отучили его даже думать так, не то что говорить вслух.
Еве родители Платона тоже понравились. Они были ласковы с
ней, но дело даже не в этом. Там была семья, настоящая семья, отец, мать,
сыновья. Красивая, богатая квартира, стол ломился от вкусных вещей, которых Ева
никогда даже не видела. Майя Тарасовна сказала, что официальной свадьбы,
конечно, устраивать нельзя, но они дадут денег, чтобы Платон и Ева поехали в
августе на Юг, а пока они там будут как бы в свадебном путешествии, Майя
Тарасовна сделает ремонт в Евиной квартире.
– Ты молодец, Евка, – заключила подруга
Женька. – Как ты проунькала, что они оценят твою честность? Хорошие,
значит, люди… Другие даже и слышать бы о тебе не захотели, а эти… Постой, а
может, это они от радости, что вы расписываться не будете?
– Может, и от радости… Мне как-то все равно.
– Но теперь ты уж точно будешь как сыр в масле кататься.
А то с ног сбиваешься, чтобы с голоду не подохнуть.
– С ног я не сбиваюсь, – усмехнулась Ева. – Я
просто сбиваю руки.
Отчим оставил ей в наследство пишущую машинку «Ундервуд»,
научил печатать слепым методом, и даже подыскал клиентуру. Поэтому каждую свободную
минутку Ева сидела за машинкой. За это платили не много, но жить все же было
легче. Правда, совсем не было времени. Но это ничего, так даже лучше, некогда
думать о Георгии Ивановиче. А вчера пришло письмо от бабки: «Евушка, как ты
там? Летом не приедешь? У нас все вроде как было. Только вот сосед мой дорогой,
Георгий Иванович, съехал. Помиловка ему вышла, что ли, одним словом, сняли с
него обвинение и уехал он к себе в Ленинград. Хороший человек, дай ему Бог. А
ты что, с Шуркой поругалася? Она что-то о тебе понасёрки плетет, будто у тебя в
Москве полюбовник завелся? Гляди, девка, если эта сучонка не брешет… А куда
мать твоя смотрит? Или это Шурка со злости? Очень я, Евушка, беспокоюся. Отпиши
мне, как все у тебя обстоит. А то, может, приедешь на каникулы? Остаюсь твоя
бабка Варвара».
Георгий Иванович уехал в Ленинград… А мне-то что? Я замуж
выхожу… Ей вдруг стало грустно, тоска навалилась. И что я за дура? Меня такой
парень любит и женится на мне, пусть и неофициально, да разве это имеет
значение? И семья у меня будет, самая настоящая семья, и будущая свекровь уже
начала обо мне заботиться. Надарила шмоток заграничных… И ремонт собирается
делать и вообще, все у меня хорошо… Просто замечательно, я везучая, о таком
женихе любая девчонка может только мечтать… Все равно, Георгию Ивановичу я сто
лет не нужна. Он серьезный, взрослый, он прошел такое… ему не до глупой
студенточки…
И Ева села за учебники. На носу сессия.
2007 год
Возвращаясь с пляжа, Лали всегда сворачивала с дорожки и шла
через лужайку, чтобы войти в номер со стороны веранды. Идти босиком по траве
так приятно! И вдруг на плетеном столике она увидела крупную темно-красную розу
в узкой вазочке простого стекла. Роза была свежайшая, с капельками воды на
лепестках и сильно пахла. Петька постарался, с нежностью подумала она. Он такой
заботливый… После смерти отца, которого он боготворил, все время старается быть
ко мне внимательным и нежным…
Она приняла душ, переоделась, вышла босиком на лужайку и
развесила купальник на ветвях старой оливы, сейчас пригретых солнцем. Потом
взяла в руки вазочку и внесла в комнату. И когда это он успел?
– Лали? Ты дома?
– Петька, привет! Спасибо за розу, я все оценила!
– Мам, ты что, какая роза?
– Вот!
– Мам, это не я, честное слово! Я, конечно, кретин, мог
бы и сообразить, но, увы…
– Петька, не ври!
– Мам, я не вру!
– Но тогда откуда… О, это, наверное, от гостиничной
администрации… Скорее всего, судя по вазочке.
– Нет, Лали, это от поклонника.
– От поклонника? В вазочке? Нереально. К тому же тут у
меня нет поклонников.
– Есть. Тот дядька, с которым мы из Керкиры ехали. Он
на тебя запал, это видно невооруженным глазом. Кстати, мам, я хотел давно
сказать, просто боялся трогать эту тему… Мам, если ты заведешь роман или, еще
лучше, выйдешь замуж, я буду только рад. Учти это. Никакой ревности или обиды
за папу… Ты молодая, красивая, что ж тебе пропадать?
– Петенька, родной, это глупости. Я так любила папу, я
вытащила в жизни такой счастливый билет, что… Я невольно любого буду сравнивать
с папой и любой проиграет в сравнении с ним. Любой.
