– Ева! Евочка, я приехал!
В крохотную прихожую выглянул немолодой мужик в шапке из
газеты на седой голове.
– Вы к кому? – осведомился он, как-то весело глядя
на Платона.
– К Еве. Она дома?
– Нету ее.
– А где она?
– По делам ушла. Мне она не докладывается.
– Отец, а ты что тут делаешь?
– Ремонт, сынок, сам что ли не видишь?
– Да вижу… А я могу подождать?
– А где тут ждать? Вон разгром какой… Да и вообще,
откуда я знаю, кто ты и откуда.
– Я Евин жених.
– Ах жених? Странно. Вообще-то у нее другой жених…
Платон побледнел.
– Другой? – упавшим голосом переспросил он.
– Другой, другой.
– А ты откуда знаешь?
– А я, сынок, родственник жениха-то… А что, тебя в
известность не поставили? Уж извини, сынок…
– Сука! – выдавил Платон и опрометью бросился вон
из квартиры.
Сумасшедшая девчонка, предпочла меня этому красавцу. Счастье
и безмерная гордость переполняли Георгия Иваныча.
– Жень, ты будешь у меня свидетельницей?
– Свидетельницей? На свадьбе? – ошалела Женька.
– Ну да!
– Буду, конечно, буду! Слава богу, Ева! А где
свадьба-то? В «Праге»? Ох, надо чего-то с платьем придумать, а то там такая
публика будет, может, и я отхвачу себе богатенького, – заверещала Женька,
только вчера вернувшаяся из Херсона, где гостила у родственников.
– Жень, никакой свадьбы…
– Как это?
– Денег нет.
– А родичи что, такие жлобяры?
– Жень, ты даже не спросила, кто жених, –
засмеялась Ева, страшно довольная произведенным эффектом.
– Как это? Разве не Платон?
– Не-а.
– Ну ты даешь! А кто же?
– Георгий Иванович.
– Какой Георгий Иванович? – обалдело переспросила
Женя.
– Помнишь, я зимой к бабке ездила?
– Тот зэк что ли?
– Именно.
– Мама родная! Ты совсем спятила? Он же старый и
бедный, сама говоришь… Ева, ты вообще-то в своем уме?
– Женька, я такая счастливая! Я так его люблю и он
меня…
– Ну ни фига себе… А его что, отпустили из ссылки?
– Да.
– Дела…
– Женька, ты не представляешь, какой он…
– Ты с ним спишь?
– А то!
– И как?
– Жень, я даже вообразить себе не могла, что так может
быть… С Тоником я просто терпела и все, а с Иванычем…
У Евы сделались такие глаза, что Женя невольно вздрогнула,
словно увидела что-то неприличное.
– Но он же старый!
– Ха!
– И вы чего, заявление уже подали?
– Да! И он уже переехал ко мне… Из Ленинграда. И сейчас
делает ремонт…
– Сам?
– Да, у него золотые руки, он все умеет…
– Я уж вижу по глазам, что все умеет, особенно в койке,
да?
Ева залилась таким румянцем, что Женька даже смутилась.
– Что, так классно трахается? – едва слышно
прошептала она.
– Я не буду про это говорить! – вдруг заявила
Ева. – Это никого не касается.
– Ну ты и свинюга!
– Какая есть! – отрезала Ева. – Короче, ты
будешь свидетельницей?
– Конечно буду! И что, совсем ничего праздновать не
станете?
– Нет! Мы сразу к бабушке уедем! Поживем там недельку и
домой.
– Да, Евка, надо же как бывает…
– Ты о чем?
– Был у тебя жених, молодой, красивый, богатый, в Крым
собирались… А теперь старый, бедный и в глушь… Бывает, но редко…
– Я люблю его.
– Вот я и говорю… А когда свадьба-то?
– Девятнадцатого. А уедем двадцатого.
– А учиться-то дальше будешь?
– Конечно. Иваныч первого на работу выходит. На
стройку.
– Ошизеть! Тоник где работает? Напомни!
– Да иди ты! – засмеялась Ева. – Я, Женька,
самая счастливая на свете. А ты все Тоник, Тоник… Не нужен он мне тыщу лет.
До свадьбы оставалась неделя. Ремонт в квартире был окончен.
За две недели Георгий Иванович сотворил настоящее чудо. Все сверкало свежей
краской и лаком. Ева сшила новые занавески из пестрого ситчика, большой рулон
которого лежал на антресолях, купленный когда-то давно матерью. Из него же Ева
сделала подушки на старенькие стулья, скатерку на обшарпанный стол. Ах, как ей
нравилось ее жилище! Но главное – Георгий Иванович! Он словно сбросил с себя
какой-то груз. Распрямились плечи, голубые глаза сверкали весельем. Это был
совсем другой человек. А уж как похорошела сама Ева!
Но однажды, за пять дней до свадьбы, она затеяла большую
стирку, благо накануне включили, наконец, горячую воду. В крохотной ванной было
уже нестерпимо жарко, Ева вдруг пошатнулась и едва не упала. Голова
закружилась, к горлу подступила тошнота. Ее вырвало. После этого стало легче.
Неужто залетела? Она перевела дух. Ох, некстати! Надо завтра же сбегать к
врачу. Если бог даст обойдется, нужно во что бы то ни стало поставить спираль.
Иванычу она ничего пока не сказала. Да и не может этого быть. Рано еще.
На другой день она пошла в женскую консультацию.
– Поздравляю, вы беременны, – сказала старая
врачиха.
– А какой срок?
– Примерно десять недель.
– Не может быть…
– Дорогая моя, я как правило, в таких вещах не
ошибаюсь.
Ева была в отчаянии. Это ребенок Платона…
– Пожалуйста, напишите мне направление на аборт!
– Начинается! А ты, дуреха, понимаешь, что первый аборт
это опасно?
– Для кого? Для меня? Ну и черт со мной! Да не нужен
мне ребенок от этого…
– У тебя теперь другой, что ли?
– Да, другой, я люблю его…
– Ах, девочка, что ж ты так быстро-то всё? Один,
другой. Первому тоже небось по любви давала?
– Доктор, пожалуйста, я вас умоляю… У меня в пятницу
свадьба…
– Ладно, вот тебе направление, но уйди с глаз долой.
Надоели вы мне. Даете направо и налево, а потом канючите тут…
– Спасибо, спасибо вам, – заливаясь слезами
пролепетала Ева.
