Дядя Илья внимательно посмотрел на племянника и тихо сказал:
— Да есть у меня кое-какие мысли… Матвея вдруг осенило.
— Уехать хочешь? В Израиль? Дядя Илья прижал палец к
губам.
Матвей кивнул. В те годы даже в тайге лучше было говорить об
этом шепотом.
И ведь он добился своего. Через четыре года действительно
уехал, воспользовавшись политическим моментом. Теперь он жил в маленьком городе
Цфат, и Матвей раз в год навещал его. А отец с матерью давно умерли…
Через год Матвей вернулся в Москву абсолютно здоровый, но
летать больше не стал, поступил в МАИ к величайшей радости родителей. Вскоре
женился, потом развелся, женился опять, а потом подоспела перестройка и тут
вдруг он обнаружил в себе коммерческую жилку, легко, как многие в то время,
нажил большие деньги, через полгода прогорел, но этот опыт пошел ему на пользу.
И вот теперь он был вполне состоявшимся и состоятельным бизнесменом. Арина была
его третьей женой, и они прожили вместе тринадцать лет.
* * *
Как все странно, даже дико… Что-то я ничего не пойму… Мне
почудилось, что Миклашевич практически сделал мне предложение? То самое, руки и
сердца? Неужто примерещилось? Да нет, с чего бы… Несколько лет назад я умерла
бы от счастья, а теперь мне немного грустно и очень смешно. Но до чего же он
самоуверен… Думает наверное, что довольно поманить меня пальчиком… Нет уж,
фигушки! Не хочу я замуж, ни за кого на всем свете… Я просто хочу любви… А
Митька… Понятно, ему нужен брэнд. Но неужели до такой степени, что он готов
жениться на мне? Чепуха… И как странно, что он не полез ко мне в постель,
чтобы, так сказать, делом подкрепить свое предложение… И ведь это был бы
весомый аргумент в его пользу, я раньше таяла от каждого его поцелуя и
прикосновения… Неужели у него и с этим проблемы? Или действительно устал? Что ж,
посмотрим, что будет утром. Утро ведь вечера мудренее, давно известно. И что
это за финт с Розенами? Если он уже в аэропорту решил, что ему не нравится
Арина, зачем он поехал смотреть дом? И вообще, зачем ему нужно любить и обожать
клиента? Чушь какая-то, я ничего не понимаю… А мне бы хотелось заняться этим
домом, хотя Арина и вправду довольно противная баба. Зато Аполлоныч само
обаяние. Пожалуй, он даже обаятельнее Миклашевича… У Миклашевича обаяние
какое-то опасное, а у Розена — нет. Все дело, видимо, в глазах… У Розена глаза
голубые, чуть близорукие, а у Миклашевича светло-карие, почти желтые, в них
бывает что-то хищное, тигриное…
Время было еще не позднее, в садике упоительно пахло
сиренью, еще не совсем стемнело, и по озеру плыла лодка. Я спустилась вниз,
вышла на крылечко. Как тут хорошо, красиво, спокойно. А может послать к черту
Миклашевича, остаться тут недельки на две и спокойно поработать, когда никто не
отвлекает, работать легче, войдешь в колею и пишешь, пишешь… Остаться в
пансионе, не встречаться ни с кем, взять напрокат машину… Я опять набрала
Гошкин номер. На сей раз он откликнулся сразу.
— Алло, мам, как дела?
— "Ты почему к телефону не подходил?
— Да я забыл его дома, а мы с дедом ездили на Химзее.
— Это что, озеро?
— Ага, там посредине озера этот шиз Людвиг Баварский
дворец отгрохал! Представь себе, мам, он его построил для духа Людовика
Четырнадцатого! И он жил в этом дворце девять дней, можешь себе представить?
Меня экскурсоводша спрашивает: тебе понравилось? А я сказал: нет, она
удивилась, а я говорю: дурдом и все! Деду, кстати, тоже не понравилось! Ой,
мам, Как у тебя дела? Как бабушка?
— А ты ей не звонил?
Мам, она очень занудничает последнее время, просто хоть вой!
Может, поговоришь с ней, а то просто звонить неохота… Мам, а когда твоя книжка
выйдет? Меня тут многие спрашивают… Да, мы с дедом зашли в русский магазин, там
твоих книг навалом. Я спросил, говорят, они здорово продаются! Мам, я
соскучился! Ты к нам собираешься?
— Конечно, Гошенька, я приеду, может, даже на той
неделе. Вы, пока никуда с дедом не собираетесь?
— Хотим поехать в Амстердам на два дня, но если ты
приедешь, мы тебя дождемся и можно вместе махнуть, а?
— Прекрасно, а Владимир Александрович дома?
— Нет.
— Ладно, сын, передавай ему привет. Я, кстати, сейчас
не дома, а в Литве. И тоже на озере.
— Да? А что ты там делаешь?
— Ничего интересного, я тебе потом расскажу.
— Мам, когда ты к нам соберешься, захвати с собою мою
красную бейсболку, мне ее не хватает!
— Слушаюсь, Георгий Юрьевич. Что еще прикажете
захватить?
— Пока только бейсболку. Ой, мам, приезжай скорее!
Вот теперь можно спокойно идти спать. Поговорила с Гошкой,
сразу стало легко. Я уже повернула к дому, как вдруг услышала тихий голос:
— Олеся!
Я оглянулась.
— Матвей Аполлонович? Что вы тут делаете?
— Да вот, пошел прогуляться перед сном и вдруг увидел
вас. А где же ваш патрон?
— Спит уже.
— А вы?
— А я вышла подышать воздухом. Нечасто приходится
дышать такой прелестью.
— Олеся, я должен предупредить вас…
— О чем это?
— Боюсь, что наш договор… Одним словом, Дмитрий
Алексеевич… ну, скажем, был не очень вежлив с моей женой…
— И вы приехали вызвать его на дуэль? —
рассмеялась я.
— Боже сохрани.
— А жаль! Это был бы поистине дворянский поступок!
— Послушайте, я просто хотел сказать, что…
— Что мы не устраиваем вашу жену. Что ж, чувство вполне
взаимное и Дмитрий Алексеевич сразу взял обратные билеты, еще до посещения
вашего дома.
— Но почему?
— Не знаю, видимо, его сразу что-то не устроило… Может
ваша жена что-то не так сказала, потому что вообще Миклашевич не хам.
— Сказать по правде, я этого не заметил. Но бог с ним.
Олеся, вы не хотите прокатиться на лодке?
— А у вас есть лодка?
— Хотите?
— Не знаю… Поздно уже…
— Да разве это поздно, половина одиннадцатого, такой
чудный вечер.
— Но где взять лодку?
— А вон там, видите, лодочная станция. И я знаком с
лодочником. Пошли?
Мне вдруг нестерпимо захотелось прокатиться с ним на лодке
по ночному озеру.
— Пошли!
Он помог мне войти в лодку, сел на весла, и мы поплыли.
Он молчал. Возникла какая-то неловкость.
— Олеся, можно задать вам один вопрос?
— Валяйте!
— Откуда вы меня знаете?
