— Даже завтракать в махровых шлепках довольно странно,
а уж в Москву ехать и вовсе… А как ты до дому-то добралась?
— Босиком, как же еще?
— А собака?
— Прибежала какая-то девочка и увела ее.
— По-моему, ты раньше не боялась собак…
— Сама не знаю, что на меня нашло…
— Что ж ты меня не разбудила?
— А зачем?
— Ну я бы тебе посочувствовал… пожалел тебя…
— Я как-то не жду от тебя сочувствия.
Ах да, Миклашевич же чудовище. В таком разе пошли завтракать
и пусть все обитатели пансиона смотрят на тебя с осуждением.
* * *
Вчерашняя история вдруг представилась мне настолько
комичной, что я, пожалуй, не стану вставлять ее в свой роман, это уж чересчур!
Вообще так бывает — что-то в жизни оказывается настолько ярким, смешным,
выпуклым, что в книгу не вставишь, слишком уж все в ней чересчур. У меня,
например, была одна знакомая, которая так говорила по-русски, что хоть стой,
хоть падай, но я попробовала вставить одно из ее выражений в роман и поняла —
не годится, никто не поверит, что человек может так говорить, будучи в здравом
уме и твердой памяти. Например, про одну сильно располневшую даму она сказала:
«Жопка — ее самая большая катастрофа на сегодняшний день»… Когда у нее был
нарыв на пальце, она сообщила: «Я схватила гнойную ситуацию». Ну разве такое
бывает? Хотя сейчас уже бывает все и я боюсь, что скоро подобные выражения
станут нормой речи, но пока… А как вовремя появилась Арина! Ведь еще чуть-чуть…
Слава Богу, зачем он мне нужен этот Аполлоныч? Аполлоныч… А у него хорошее
тело, горячее, сухое, мужественное. Аполлоныч Бельведерский… Интересно, как он
вышел из положения? Успел домой до возвращения супруги? А ведь увидав его
мокрые шмотки, она обо всем догадается… Ну и пусть… Слава Богу, Миклашевич
решил отказаться от этого проекта… Да и Арина тоже… То есть какой вывод можно
сделать? Все к лучшему в этом лучшем из миров!
И я с наслаждением принялась за вкусный и обильный завтрак.
— Олеська, ты как будто приняла какое-то
решение, — заметил Миклашевич, намазывая хлеб медом. — Надеюсь, в мою
пользу?
— Ты о чем? — спросила я, в который уже раз
поразившись его чуткости.
— О предложении руки и сердца.
— Этот вопрос даже не рассматривается.
— Ерунда. Итак, когда ты едешь к Гошке?
— А при чем здесь Гошка?
— Просто я поеду с тобой.
— За каким чертом?
— Ну надо же посвятить парня в наши планы.
— Миклашевич, ты болван? Какие планы? Мы думали сделать
вместе этот проект, не выгорело. А больше ни о чем речи быть не может.
— Будет, во-первых, другой проект. А во-вторых…
— Нет, Митя, уже понятно, что твоя идея не хиляет!
— Что за чушь! Если бы этот Аполлоныч не положил на
тебя глаз, все прекрасно прохиляло бы…
— Не надо врать, у меня еще нет маразма! Ты же сам
невзлюбил эту Арину с первого взгляда, так при чем тут Аполлоныч?
— А кстати, безвкусная идея будучи Аполлоном назвать
сына Матвеем, ты не находишь?
Я рассмеялась. Миклашевич в своем репертуаре! После завтрака
мы поехали покупать мне обувку. Потом Миклашевич предложил покататься на лодке.
— Нет, Митя, это озеро стоило мне мобильника, босоножек
и…
— Глупости, поехали, Олеська, помнишь, как мы раньше
любили…
— Не хочу!
— Ну, дело твое, — на удивление легко согласился
Миклашевич.
— Мить, а давай уже поедем в Вильнюс, лучше там
погуляем…
— Ты от кого сбежать-то хочешь, деточка? —
прищурился он.
Это «деточка» всегда безумно меня раздражало. Если бы он так
называл только меня, я бы радовалась, но он так звал абсолютно всех, кто был
рядом, независимо от возраста. И хотя здесь и сейчас он был чрезвычайно мил и
обходителен, я вспомнила все, что мне довелось от него вытерпеть в свое время.
Что я наделала, зачем опять впустила его в свою жизнь? Но ничего, еще не поздно
все исправить.
Я мило улыбнулась ему и сказала спокойно, без вызова:
— Просто хочется побродить по Вильнюсу, я не так хорошо
его знаю.
— Ну, допустим, — кивнул он.
И мы уехали.
* * *
В самолете я решала кроссворд, Миклашевич читал газету, но
уже на подлете к Москве он сказал:
— Знаешь, поскольку мы вернулись раньше времени, то я
предлагаю…
— Митя, я счастлива, что мы вернулись раньше времени и
я сейчас еду домой и сажусь за работу, у меня накопилось много идей. И еще:
впредь я никак ни в каких твоих проектах не участвую. Не желаю я иметь дело с
капризными клиентами и клиентками. Я попробовала и больше не хочу, это мое
последнее слово.
— Дело хозяйское, — пожал плечами он. — Не
хочешь, так не хочешь. Но замуж-то за меня ты выйдешь!
Вопроса в его интонации не было, просто спокойное
утверждение. Я рассмеялась.
— Митька, зачем тебе это нужно? Из-за того, что я
теперь…
— Мне плевать, что ты теперь, просто я… устал, что ли.
Захотелось, чтобы рядом был кто-то… свой, родной, близкий.
— Но почему именно я? По-моему, у тебя таких родных и
близких чертова уйма.
— Знаешь, я когда вдруг понял, что хочу иметь семью, я
перебрал в уме всех, как ты сказала, родных и близких… И знаешь, что
получилось? Что кроме тебя никого и нет…
— А куда ж они все девались? Надя? Рузанна? Лялечка?
— Брось! Это все несерьезно. Ну о чем можно говорить с
Лялечкой? Смешно. И вообще, Олеська, вспомни, как нам было хорошо вместе!
— Что-то не припомню, Митя. Тебе, может и было хорошо,
а мне…
— Не ври! Вспомни, как я показывал тебе Париж, как мы
путешествовали по Израилю, сколько мы хохотали… А помнишь как в Турции шили
тебе кожаную куртку? — голос у него был грустный и во мне даже шевельнулся
червячок жалости. — Знаешь, уже не хочется бегать по бабам, хочется к кому-то
прилобуниться. Помнишь, так говорила наша уборщица Дуня? И что для меня всего
важнее, мне перед тобой неохота хорохориться, притворяться молодым и
неутомимым. Мне с тобой уютно…
— Господи, Миклашевич, что с тобой? Ты ж еще не старый!
— Факт, я еще вполне можно сказать молодой, но я хочу
семью иметь, а ты…
А я, Митя, не хочу! Я живу одна сейчас, у меня есть сын, и
больше мне ничего не нужно. Так что поскреби еще по сусекам, авось найдешь
милую неглупую бабенку, которая будет счастлива спать с тобой и терпеть твой несносный
характер. А я на эту роль не гожусь.
