Парни вернулись в седла, тут же соскочили и, оттолкнувшись от земли, снова оказались верхом. Снова соскочили, оттолкнулись, но в седлах уселись уже задом наперед, потом еще раз, так – прыжками – прошли целый круг.
– Але. Ап!
Девять кинжалов поочередно воткнулись в землю, Немой несколько раз щелкнул кнутом, разгоняя темп, публика затихла в ожидании.
– Але. Ап!
Всадники трижды свесились с седел на полном скаку, и на земле не осталось ни одного клинка.
– Слава православному воинству!
– Слава! Слава!
Зрители уже привычно подхватили Мишкин лозунг. Немой вытащил на середину «арены» сколоченный из досок щит, установил его вертикально, встал, прислонившись к доскам спиной, и раскинул руки крестом. Мишка разогнал Рыжуху в галоп, сделал круг и, выхватив кинжал, метнул его в щит. Публика хором ахнула, кинжал вонзился в доски в нескольких сантиметрах от головы Немого.
– За мной!
Теперь по кругу пошли уже три всадника, и каждый раз, когда кавалькада оказывалась напротив Немого, кто-нибудь один метал кинжал. В конце концов вся верхняя часть его тела была оконтурена стальными клинками. Три штуки воткнулись вокруг головы, две – над раскинутыми руками, по две – под правой и под левой рукой. Немой во время исполнения трюка и бровью не повел. Зрители, поначалу притихшие, потом стали сопровождать каждый удачный бросок дружными одобрительными криками.
Мишка в последний раз прокричал здравицу православному воинству, ребята спешились и под восторженный шум публики раскланялись. Успех выступления не подлежал сомнению, однако судьба, видимо, решила, что испытаний на Кузькину голову выпало еще недостаточно. Именно в момент триумфа его (а чья же еще?) лошадь решила справить большую нужду. Комментарий шкипера затерявшейся где-то во льдах ладьи воспоследовать не замедлил:
– Ну вот, насрали!
Красный как рак Кузька под хохот зрителей уволок свою животину на улицу, Демка кинулся помогать Немому прибирать реквизит, а Мишка пошел к деду и дядьке Никифору на «разбор полетов».
– Молодец, Михайла, хорошо получилось! – Дед не скрывал довольства.
– Ну, племяши! Ну порадовали! – подхватил Никифор. – А Кузька-то, Кузька! Это ж сколько учиться надо было, чтоб так упасть и не расшибиться! Ну мастер!
Вопросы и комментарии посыпались со всех сторон.
– А Андрей-то! Даже глазом не моргнул, в него ножи мечут, а он стоит себе!
– Корней Агеич! Это что же, вы там у себя всех отроков так учите?
– Минька, а чего вы лошади дали, чтобы она в нужное время… Мама, ну чего ты? Я же просто спросить!
– Не, ребята, скоморохам до вас, как до неба! Никешка, на, держи выигрыш. – Незнакомый купец кинул Никифору многозначительно звякнувший мешочек. – Вот ведь как, даже и отдавать не обидно, повеселили, повеселили. Спасибо, ребятки! Никешка, ты бы выигрышем с ними поделился, заслужили.
– Поделюсь, как не поделиться…
– Никеш, а завтра представлять будете? – подключился к разговору второй приятель Никифора. – Я бы семейство привел посмотреть. Только ты тут лавки бы, что ли, поставил, а то сзади видно плохо.
– А что? И поставлю! – Никифор перешел на деловой тон: – Приглашайте знакомых, только немного – места сами видите, мало. Михайла, завтра повторить сможете?
– Сможем, дядя Никифор, только тут прибраться надо, лавки поставить, еще кое-что сделать.
– Ха! Сделаем, до завтра времени много…
– И по резане
[3]
за вход, с детей – по две веверицы, – напористо добавил Мишка.
Среди зрителей сразу же обнаружился недовольный:
– А не дорого берешь?
– А мы кого приглашаем, голытьбу или уважаемых людей? – Мишка нахально подбоченился. – За веверицу пусть скоморохов смотрят, а мы – ратное сословие, плату не на пьянку-гулянку собираем, а на воинское обучение. Да и зазорно купечеству почтенному задешево развлекаться, как смердам.
Никифор тут же поддержал племянника:
– Верно толкуешь, Михайла! Мы только для уважаемых людей зрелище устраиваем.
«Все! Главные слова сказаны! „Закрытый показ“ только для избранных, теперь будут давиться и платить любую цену, и не только для того, чтобы посмотреть на интересное зрелище, но и для того, чтобы быть причисленными к некоему „кругу избранных“ под названием „уважаемые люди“. Никифор на лету идею поймал: то, что не для всех, – то сразу становится привлекательным. А самое главное – слухи пойдут. Наврут, конечно, с три короба, но до князя информация доберется. Впрочем, до епископа, наверно, еще скорее, а мне того и надо, пусть попы „худсовет“ устроят и репертуар утвердят, тогда к нам на кривой козе и на версту не подъедешь».
– Деда, я пойду ребятам скажу, чтобы на завтра готовились.
«За кулисами» царило уныние: ни малейшего намека на праздник по поводу премьеры, наоборот, настроение сродни похоронному. Кузька безутешно рыдал на груди у Немого, Демка, нахохлившись, сидел в углу и ковырял кончиком кинжала какую-то деревяшку, сам Немой выглядел так, будто целый день таскал на горбу тяжеленные мешки. Хорошо, что угол был темный, да к тому же еще и загорожен щитом, у которого «расстреливали» Немого. Вот бы публика удивилась, узрев уныние, воцарившееся в рядах актеров!
Ситуацию надо было исправлять, и Мишка, нарочито не замечая настроения труппы, возвестил бодрым, насколько получилось, голосом:
– Ну, соколы ясные, поздравляю! Всем понравилось, даже попросили завтра показать еще раз. Но представлять теперь будем уже за деньги – по резане с носа! Представляете, двадцать пять человек придет, и уже – полгривны!
Демка уставился на Мишку так, словно тот говорил на каком-то иностранном языке, Немой заерзал на лавке и стал спихивать с колен Кузьку, но тот вцепился в его плечи и взвыл дурным голосом:
– Не пойду больше позориться, надо мной все смея-а-а-а…
– Вот-вот, ты-то больше всех и понравился, народ любит, когда его веселят! Меня даже спрашивали: как это ты так падать научился, что и смешно выходит, и не разбиваешься?
Кузьма хлюпнул носом и недоверчиво переспросил:
– Правда?
– Вот те крест!
– Так мы что, не опозорились? – Демка вылез из своего угла. – И этот дурень больше всех понравился?
