— Похоже, вам пришлось бежать до самолета.
Девушка глотнула воздуха широко раскрытым ртом и лишь после этого смогла ответить:
— Я уже решила, что они отменят рейс, а мне позарез, ну просто позарез нужно в Форт-Лодердейл.
Если перстень еще позволял в этом усомниться, то по тягучему выговору можно было безошибочно узнать уроженку штата Одинокой Звезды
[31]
.
— Отменят рейс? — Лэнг очень натурально изобразил крайнее удивление.
Она дернула головой. При этом несколько непокорных волосков, выбившихся из-под гребня, зашевелились, словно длинные ножки какого-нибудь насекомого.
— Представляете, какой-то парень пытался протащить в самолет пистолет.
— Не может быть!
— Может-может. В сумке родного сына. Кто-то предупредил охрану. Они привезли передвижную рентгеновскую установку — и вот оно! Здоровенная пушка в рюкзачке у малыша.
Лэнг аж рот раскрыл от удивления.
— Вы видели этот пистолет?
— Нет, охранники сразу увели этого парня, сказали, что обыщут рюкзак в особом помещении. Я думаю, они побоялись, что он дотянется до оружия и устроит стрельбу прямо в толпе. А малыша мне было так жаль, так жаль…
Лэнг вскинул руки, демонстрируя согласие.
— Втягивать ребенка в такие дела — это просто низость.
Именно тогда он заметил, что под ногтями у него остались черные полоски — следы от шоколада. Тот попал туда, пока Лэнг, сидя на унитазе, грел конфеты в ладонях, чтобы можно было придать им форму буквы «L», наподобие пистолета, а потом обернуть полученную фигурку в фольгу, наилучшим образом отражающую рентгеновские лучи.
Пусть организация, следящая за ним, всемирная и имеет собственную разведку, но обмануть можно, в общем-то, кого угодно.
Лэнг наклонил голову, чтобы не удариться о полку, и сказал:
— Похоже, я еще успею вымыть руки, прежде чем нас заставят пристегнуться.
Глава 2
1
Международный аэропорт Леонардо да Винчи, Рим. На следующее утро
Ощущая себя помятым, с глазами, в которые словно песку насыпали, Лэнг вышел из самолета и вдохнул полной грудью прохладный воздух весеннего утра после спертой, тяжелой, несмотря на непрерывную очистку в кондиционерах, атмосферы «Л-1011». В нос шибануло густым запахом дизельных выхлопов, но все равно снаружи Лэнг почувствовал себя намного лучше. С высоты трапа, приставленного к самолету, он смотрел на автомобили, суетливо, как водяные жуки в пруду, метавшиеся по летному полю аэропорта Леонардо да Винчи. За его территорией сквозь вечный смог виднелись деревья, похожие на серую кайму.
К самолету целым стадом ринулись автобусы, и попутчики Лэнга загрузились в них. По столь же мистическим, как и Пуссен, причинам итальянцы редко пользовались рукавами-трапами, позволявшими перейти из самолета прямо в аэровокзал. Лэнг подозревал, что у владельцев автобусных компаний были хорошие связи.
К вопросу о связях. В былые годы римский аэропорт был объектом постоянных шуток. Его строили и строили. Работы, по мнению Лэнга и его знакомых, постоянно вязли в политическом словоблудии, однако их все же удалось завершить. Белые бетонные балки, плавно скругленные углы, множество окон с затемненными стеклами, казавшихся несоразмерно маленькими, — все это придавало аэропорту сходство с каким-то подводным сооружением. Внутри посетителей тоже ждали сюрпризы. Лестницы, эскалаторы и лифты были новыми, но текущие во всех направлениях потоки пассажиров пересекались и путались так же, как и прежде.
Лэнг показал свой паспорт скучающим взглядам таможенников «зеленого коридора», где проходят те, кому нечего предъявлять на проверку, отошел немного и нырнул в первый попавшийся на пути мужской туалет — и по надобности, и чтобы посмотреть, не последует ли за ним кто-нибудь из попутчиков по рейсу.
Никто не последовал.
Открыв свою единственную сумку, он сменил «Леви Страусс» и сорочку с пуговицами в уголках воротничка на французские джинсы, другую рубашку и пиджак, приталенный по характерной итальянской моде. Вместо бордовых туфель от «Коул Хаан» он надел сандалии от «Биркенсток», которые европейские мужчины предпочитают носить с темными носками. Зеркало, забрызганное лаком для волос и неведомыми субстанциями, до сущности которых лучше было не докапываться, показало мужчину, одетого в европейском стиле, но довольно безвкусно, в плохо сочетающиеся между собой предметы, продающиеся в дешевых магазинах.
Затем он по крайне невыгодному курсу, установленному в аэропорту, обменял доллары на евро. Без этого лишнего расхода можно было бы обойтись, но Лэнг фактически заплатил за возможность лишний раз проверить, не выявится ли слежка, пока автомат обирает доверчивого приезжего.
Воспользовавшись еще несколькими эскалаторами, он оказался на железнодорожной станции. Лишь она одна не изменилась с его предыдущей поездки в Рим. Похожая на шатер крыша над четырьмя путями, небольшая аркада. Лэнг дал денег пожилой женщине, продававшей эспрессо, купил билет в автомате, затем сел и стал ждать, пока кипяток наберет кофеина из порошка и придет поезд до Рима. Как и следовало ожидать, кофе поспел раньше.
Поезд оказался столь же новым, как и аэропорт. Скамьи с грязным разлезающимся винилом исчезли, их сменили удобные сиденья, обтянутые неброской синей тканью. Вместо тесных отсеков с маленькими пыльными окошками появились просторные полукупе с панорамным видом на обе стороны.
Зато виды нисколько не изменились. Лэнг в глубине души желал увидеть среди полей руины храмов и полуразрушенные арки, алебастровые знаки славного прошлого. Ведь это же Рим, Вечный город. Но за вагонными окнами мелькали только развилки железной дороги с растущими между рельсами сорняками, ржавые вагоны и черные от грязи фасады домов, населенных беднотой. Все те же угнетающие признаки того, что на дворе XXI век.
Когда они были здесь вдвоем, Дон восхищалась даже знаками упадка. Несмотря на безликость станций, где останавливался поезд, она буквально излучала предвкушение чуда. Сами названия этих станций приводили ее в восхищение.
Дон.
Она радовалась каждой секунде жизни, восторгалась самыми незначительными мелочами. Он не представлял ее себе в новом вагоне, но хорошо помнил в старом, обшарпанном. Она тогда устроилась на нечистом виниловом сиденье, разглядывала соседей-итальянцев и крутила головой, стараясь не упустить ничего из проплывавших за окном промышленных пригородов Рима. За сорок пять минут поездки ее жадный интерес к заурядным повседневным деталям быта чужой страны нисколько не уменьшился.
Позже она призналась, что восторгалась даже экзотическим запахом, стоявшим в вагоне. Человек, способный восхищаться духом, исходящим от полусотни с лишним немытых тел, смешанным с чесночным смрадом и запахом тоника для волос, должен поистине любить жизнь.
