Лэнг вышел из машины, расплатился с водителем, дав ему намного больше обещанного, и пересек площадь, раздумывая на ходу, не поискать ли чего-нибудь получше. Памятная траттория была еще закрыта, зато рядом, у входа в pensione висело объявление, извещавшее о наличии свободных мест. Он дважды стукнул в тяжелую дверь массивным молотком. Изнутри послышался звук отпираемого замка, затем второго, третьего, наконец дверь со скрипом распахнулась на железных петлях.
Лэнг совершенно забыл о замках.
То ли город был напуган постоянными ограблениями, то ли его обитатели питали особое пристрастие к замкам. Чтобы попасть в свой отель ночью, как правило, приходилось открывать два, а то и три замка, потом еще пару, чтобы попасть на свой этаж, и еще два или три, чтобы проникнуть в номер. Постояльцу какой-нибудь маленькой гостиницы, где не держали ночного портье, приходилось таскать с собою больше ключей, чем, пожалуй, тюремному надзирателю.
— Si?
Перед Лэнгом стоял старик. Он казался настолько хрупким, что было удивительно, как ему удалось открыть громадную дверь.
— Una camera, — сказал Рейлли.
Да, ему требовался номер.
Старик изучающее посмотрел на Лэнга. Тот хорошо знал этот взгляд. Содержатель гостиницы прикидывал, сколько можно запросить за комнату. Отступив в сторону, он жестом пригласил потенциального постояльца внутрь.
— Una camera. Si.
Лэнг старался по возможности скрыть свой американский акцент.
— Con bagno? — С ванной?
Старикан, судя по всему, решил, что финансовые возможности этого гостя повыше, чем у большинства его обычных клиентов — студентов и путешествующей бедноты. Он помотал головой, дескать, в номере нет ванной, но тут же, опять жестом, предложил Лэнгу пройти с ним.
Рейлли проследовал за стариком по неосвещенной лестнице, потом через холл к открытой двери. Обстановка внутри оказалась как раз такой, какую Лэнг ожидал увидеть в пансионе: двуспальная кровать с подушками и бельем, сложенными в изножье. У стены комод со следами многочисленных сигаретных ожогов на фанеровке, имитирующей дорогое дерево. Над ним зеркало в пластиковой раме. Вычурный платяной шкаф, тоже с зеркалом, сочетался с комодом разве что по возрасту.
Лэнг подошел к единственному окну и был приятно удивлен, увидев, что оно выходит во двор, в один из тех поразительных римских уголков, где можно укрыться от шумных и неприветливых улиц. Как и большинство таких мест, дворик был превращен в скромный по размерам, но плодородный огород — это тоже одна из своеобразных особенностей итальянцев. Хотя стоял только апрель, на высоких пышных кустах висели крупные алые помидоры. Виднелось несколько баклажанов, успевших потемнеть. Лэнг рассмотрел также базилик и орегано, без которых нельзя представить себе ни одного итальянского сада, и еще какую-то не известную ему зелень.
Старик между тем тараторил с такой скоростью, что Лэнгу было бы трудно его понять, даже если бы он свободно владел итальянским. Рейлли решил, что старик расхваливает комнату.
— Non parlo Italiano. — Эти слова Лэнг произнес таким грустным тоном, как будто признавался в одной из самых главных ошибок, совершенных им в жизни. — Sprechen Sie Deutsch?
[34]
Выдавая себя за немца, Рейлли сразу получал прекрасную возможность объяснить свое плохое знание итальянского языка. Зато по-немецки Лэнг говорил почти как настоящий немец — не зря же он провел несколько лет в Бонне, Франкфурте и Мюнхене.
У него были и другие причины для того, чтобы выдать себя за немца.
Старик встряхнул головой и снова присмотрелся к гостю. Лэнг подумал, что он вполне мог помнить времена оси Берлин — Рим, Гитлера и Муссолини. Итальянцы вовсе не считали неприличным поминать добрым словом дуче, строившего хорошие дороги, единственного, кто сумел заставить поезда ходить по расписанию, а в бедствиях, постигших страну, обвиняли Гитлера. День свержения фашистского режима сделали ежегодным праздником и назвали Днем освобождения. Общенациональная точка зрения сводилась к тому, что итальянский народ не имел ко Второй мировой войне никакого отношения. Престарелый содержатель гостиницы либо действительно не знал языка бывших угнетателей своей страны, либо не хотел в этом сознаваться.
Ни поистине оруэлловская ревизия истории, ни совместное пребывание в Общем рынке, созданном впоследствии, не смогли подавить в итальянцах того благоговения, с каким они исстари относились к немцам. Поезда у тевтонов ходили с секундной точностью, их автомобили отличались надежностью, экономика и правительство — стабильностью. Немцы — это вам не итальянцы!
Еще важнее было то, что немцы никогда не торговались, а у итальянцев ни одна сделка без этого не обходилась. Содержатель гостиницы, направившийся в коридор, чтобы показать главное достоинство предлагаемого номера — находившуюся рядом с ним общую ванную, — не смог скрыть своего разочарования.
Лэнг жестом показал, что не будет осматривать ванную. Он видел достаточно итальянских bagno и сразу понял, что ему придется там мыться, стоя под душем, поскольку ванну необходимо будет неделю отдраивать, прежде чем сесть в нее.
Лэнг удовлетворенно кивнул. Его устраивал этот номер.
— Quotidano? — Платить нужно каждый день?
— Si.
Хозяин гостиницы назвал сумму и вновь оказался разочарован тем, что Лэнг никак не отреагировал. Значит, можно было запросить и побольше. Потом он протянул руку за паспортом. Как и в большинстве европейских стран, в Италии существовал закон, требующий регистрировать всех постояльцев по их документам. Затем информация вводилась в компьютерную базу данных местной полиции: вдруг гость находится в розыске, подозревается в связях с террористами или, скажем, супруги «живут во грехе» — в браке, не зарегистрированном церковью.
— Но una ragazza, — заявил Лэнг и с чрезмерной игривостью подмигнул.
Сообщив о наличии подружки, он помахал еще несколькими крупными купюрами сверх суммы, названной хозяином.
Лэнгу вовсе не требовалось знать итальянский язык, чтобы понять ход мыслей старика, когда тот взглянул на деньги в своей руке, потом, искоса, с хитрецой, на постояльца, сознавшегося в незаконной связи. Он думал, что раз гость немец, значит, деньги у него водятся. Ему всего-то нужно провести ночь-другую с женщиной, на которой он не женат, так, чтобы об этом не стало известно властям, которые, конечно, навсегда сохранили бы этот факт в своих архивах. Проблема была, конечно, не моральной, а экономической. Большую ли взятку придется дать местной полиции за нарушение этого дурацкого закона, от которого пользы никакой, зато большие помехи личной жизни?
Итальянским бизнесменам частенько приходится сталкиваться с подобными дилеммами.
Лэнг повернулся к лестнице, словно намеревался уйти, и хозяин скрепя сердце поспешил согласиться на условия щедрого постояльца. Он протянул Рейлли связку ключей, выпалил еще одну длинную, совершенно непонятную тираду и удалился, продолжая и на ступеньках лестницы что-то бормотать себе под нос. Отзвук этого монолога и после его ухода, казалось, висел в воздухе, как зловонный дым дешевой сигары.
