Стокуэлл указал на соседнее круглое здание, увенчанное высоким куполом, в пышном стиле классического итальянского барокко, с пилястрами, обрамляющими высокие окна.
— Библиотека Радклиффа, — пояснил он. — Читальный зал. Подождите меня там, а я пока подберу материалы Вольффе.
Лэнг распахнул тяжелую дубовую дверь. Как ни странно, она оказалась высотой не более пяти с половиной футов, и ему пришлось пригнуться, чтобы войти.
«Любому, кто не верит в эволюцию, достаточно два-три раза разбить голову в средневековом дверном проеме, и все сомнения сразу из головы вышибет», — мрачно подумал Рейлли.
В главном читальном зале вдоль стен стояли дубовые столы, сделанные под старину, хотя и вполне современные. Посреди зала в накрытых покрывалами стеклянных шкафчиках хранилось кое-что из главных ценностей библиотеки. Свет ламп, висевших под потолком, казался совсем тусклым и смешивался с дневным, пробивавшимся сквозь помутневшие стекла окон. Тишина ощущалась прямо-таки физически. Лишь изредка безмолвие, пропахшее вековой пылью, нарушал шелест переворачиваемой страницы или попискивание ноутбука. Резкая колика в желудке напомнила Лэнгу о том, что хорошо бы поискать мужскую комнату, удобства, как выражаются некоторые. Здесь никак нельзя было рассчитывать на то, что ему удастся выпустить газы и ускользнуть незамеченным. В зале было, пожалуй, тише, чем на кладбище.
Дожидаясь Стокуэлла, Лэнг рассматривал содержимое застекленных витрин, заботливо укрытое от света. Попадавшиеся изредка латинские фразы он воспринимал как привет от старых друзей, но большая часть текстов была написана на саксонском, нормандско-французском или еще на каких-то вовсе не известных ему языках.
Рейлли разглядывал богато иллюстрированную миниатюрами, украшенную затейливыми буквицами Библию на гэльском, как он предположил, языке, и тут рядом с ним совешенно неожиданно, будто свалившись из каминной трубы, появился профессор. В руке он держал пачку бумаг. Сразу протянув ее Лэнгу, сказал:
— Вот. Когда закончите, закиньте все это добро ко мне в кабинет, лады?
— Спасибо. — Рейлли взял бумаги и пробежал взглядом первую страницу.
— Пустяки. — Стокуэлл уже направлялся к двери. — Друзья Джейкоба — мои друзья, и все такое.
Лэнг сел за ближайший стол и углубился в чтение. У него вновь больно кольнуло в животе. Но теперь уже стряпня Рейчел была тут ни при чем.
Тамплиеры: гибель ордена
Повествование Пьетро Сицилийского.
Перевод со средневековой латыни д-ра философии Найджела Вольффе.
4
Вскоре по прибытии в Бланшфор я утратил свой статус послушника и, принеся обет, сделался братом ордена нищенствующих рыцарей Храма Соломона. Как мне теперь стало понятно, я утратил также свою невинность и веру.
В полном соответствии с данными мне заверениями я дважды в день ел мясо и столько же раз в неделю мылся, вплоть до наступления Дня Всех Святых. Потом воздух сделался столь холоден, что мытье стало опасным, и я вновь предоставил свое тело паразитам, исконно обитавшим на нем. Но даже сие малое лишение оказалось незначительным, ибо мне дозволено было еженедельно переменять одежды
[80]
на чистые, что избавляло меня от изрядной части мелких мучителей.
Не только чрево мое по причине еды, куда более обильной, нежели у прочих, посвятивших себя служению Господу, сделалось больше, но и познания мои приросли весьма заметно. Теперь-то я знаю, что мне следовало помнить о том, каков был первородный грех Евы, возжелавшей запретного знания, но, как и у нее, мой разум был охвачен неодолимым вожделением. Чрезмерная тяга к знаниям, причем не только запретным, может быть столь же смертоносной, как и плотское вожделение, но, увы, сие открылось мне слишком поздно.
В замке имелась библиотека, равной которой я никак не мог себе представить. Такая могла быть разве что у нашего святого отца в Риме. Дотоле я видел лишь несколько манускриптов, где словесами и картинами излагалось Священное Писание. В собрании же братьев имелось множество разноцветно изукрашенных томов, в которых текст походил на множество червяков. Сие, как сказали мне, была мудрость древних, сохраненная безбожными сарацинами.
Когда же я спросил, как же труды язычников и еретиков попали в обитель, осененную святым крестом, мне было сказано, что здесь дозволено хранить многие писания, запретные для большинства христиан. Да и впредь мне очень часто приходилось слышать, что законы, по которым живет весь христианский мир, не столь строги к рыцарям Храма.
Исполняя обязанности писца и счетовода, я сделал и другое открытие. Братья создали систему, позволяющую христианину, отправляющемуся в паломничество, сохранить свои деньги и воспользоваться ими, буде возникнет нужда. Паломнику над-лежало сдать некую сумму золотом и серебром в любую обитель тамплиеров и получить взамен кусок пергамента, на коем записаны были его имя, величина вклада и тайный знак, ведомый только братьям. Ежели паломник с таким пергаментом явится в любую другую обитель, хоть в Британии, хоть в Иберии, хоть в германских княжествах, ему там выдадут все то, что он поручил тамплиерам, отправляясь в путь. Тем самым пилигрим избегал повсеместной опасности быть ограбленным разбойниками на трактах или пиратами на морях
[81]
.
Ради сего тамплиеры изготавливали специальный пергамент, и паломник, желающий воспользоваться столь заманчивою услугою, должен был заплатить за него определенные деньги. Сие показалось мне похожим на грех ростовщичества, запретный для христиан, но разрешенный рыцарям. Но еще хуже было то, что тамплиеры и впрямь ссужали деньги в рост, как и язычники-израильтяне
[82]
.
Но еще больше удивляли меня деньги, регулярно поступавшие из Рима. В сокровищнице обители тамплиеров хранились несметные богатства. Они тратились не на попечительство над бедными, а на покупку земель, оружия и удовлетворение всяческих прихотей, какие приходили в головы братьям. Даже и при этом изрядная часть щедрых даяний Святого престола не растрачивалась, но сохранялась для целей, кои лишь сейчас начали открываться моему пониманию.
Поначалу я страшился за свою душу, понимая, что грех чревоугодия может принимать разные формы, сочетаться с тягой к безудержному мотовству. Решившись спросить об этом Гийома де Пуатье, я отвлек его от игры в кости, коей он развлекался в обществе других рыцарей. Нельзя не признаться, что на азартные игры, еду и питие вина рыцари тратили куда больше времени, чем на упражнение с мечами, пиками или длинными копьями.
