– Ничего особенного, – кивнула я. – Во время
бродяжничества она встретила свою любовь, и на свет появился мой папа. Это,
конечно, лучший вариант, в худшем никакой любовью и не пахло. В любом случае
после долгих мытарств инвалид с комнатой в бараке показался ей вполне
приемлемой партией.
– Конечно, – кивнула Марго. – Но, начав вспоминать, я
уже не могла остановиться. Никакой деревни не было.
– Извините, я торможу.
– Твоя бабка совсем не походила на деревенскую девку. И
вообще, мне кажется, она была человеком с образованием. Разумеется, я ничего не
утверждаю, но… она, конечно, все больше помалкивала и любила повторять, что
нигде не училась, что не мешало ей выглядеть как королева. У нее был прекрасный
вкус, и хотя она всячески стремилась к простоте, скромно одевалась и прочее, но
в ней был природный шик.
– Вы же сами сказали: природный.
– Сказала, а теперь ты скажи: откуда ему взяться в
деревне? Теперь еще: она любила музыку, опять же любила повторять, что ничего в
ней не понимает, но могу тебя заверить, понимала, и прекрасно. Как слушатель, я
хочу сказать. И вот еще что: она ни разу, ни разу не проговорилась.
– Я опять торможу, – вздохнула я.
– Если врут по пустякам, непременно в один прекрасный
момент проболтаются.
– Ах, вот в каком смысле.
– Да. Она – никогда. Думаю, она была исключительно
осторожна и всегда помнила о необходимости соблюдать тайну.
– Можно я подведу итог? – вздохнула я. – Бабка
появилась в этом городе неизвестно откуда, беременная. Уверяла, что родилась и
жила в деревне, но ее природный аристократизм мешает в это поверить. Она не
имела дипломов, но была умна и образованна, все свои достоинства она по
неведомой причине скрывала. В спешном порядке выходит замуж за инвалида, берет
его фамилию. Вроде бы для того, чтобы дать ребенку фамилию, а может, и с другой
целью: сменить свою собственную.
– Вот-вот. – кивнула Марго с большим удовлетворением.
– Но этого ей показалось мало, и она выходила замуж еще
трижды, точно стараясь кого-то запутать, причем мужчин выбирала ничем не примечательных,
а иногда попросту пьяниц, игнорируя всех, кто стоял чуть выше на социальной
лестнице.
– Среди простых людей легче затеряться, – опять кивнула
Марго. – А все, кто был чуть выше, находились под пристальным вниманием сама
знаешь кого.
– Точно, – согласилась я. – Факты железные, была у
бабки тайна, точно была.
– Опять ты смеешься над старухой, да еще с такой
серьезной миной. Скажи на милость, а что я должна была решить?
– Ну… – пожала я плечами. – Ребенок требует сил и
средств, верно? В сорок пятом жизнь не сахар, самой бы прокормиться, и куда
возьмут бабу с пузом? И вдруг сосед, хороший человек, одинокий и беспомощный.
Просто встретились два одиночества… Опять же, комната у него и хоть какая-то
пенсия, у деда были ордена, я точно помню. А за ордена, кажется, платили. Бабка
действительно была умна и проницательна, но умные люди рождаются во всех
сословиях. Может, она на лету все схватывала, обладала чутьем, то, чему многие
учились годами, у нее получалось само собой. А мужиков из простых она предпочитала
по одной причине: не хотела наживать комплексы, чувство собственной
неполноценности, которое могло возникнуть, по ее мнению, свяжи она свою судьбу
с режиссером, к примеру. Однако ваша история куда занятнее моей, бабуле уже
давно все равно, так что можем остановиться на вашей версии. Кто она была,
по-вашему?
– Из репрессированных, однозначно. Ей каким-то образом
удалось сбежать, вот она и пряталась. Я даже думаю, она не из простых
репрессированных, у нее была интеллигентная семья, более того, не удивлюсь,
если она знатного рода. Да-да. Голубая кровь дорогого стоит, уж можешь мне
поверить. Она в твоей бабке была. И ты кое-что унаследовала. Просто красивых
девок вокруг пруд пруди, а вот ты… не буду, а то еще перехвалю. Возьми, к
примеру, твою мачеху, вот уж кто из кожи вон лезет, чтоб произвести
впечатление. И что? За версту видно взбесившуюся плебейку, а в бабке все
степенно было, с достоинством. Выглядела она очень молодо, ей в пятьдесят
больше сорока никто не давал. Я вот и подумала, может, паспорт-то был не ее?
Отца она родила в двадцать пять, но ей могло быть и меньше.
– К двадцатому году, предположительной дате ее
рождения, с князьями Родина уже покончила.
– Именно. Остается только гадать, кем она была на самом
деле.
– И это очень занимало моего отца?
– Он мне этого не говорил, но я уверена, так оно и
было. Зачем-то он расспрашивал меня? Я думаю, он начал с выяснения, кто его
отец, обнаружив несоответствия в каких-то документах, а потом пришел к той же
мысли, что и я: его мать что-то скрывала.
– Я готова согласиться со всем на свете, если бы не
одно «но», – улыбнулась я. – Бабуля умерла всего шесть лет назад, в это время
княжескую родню прятать было совсем не надо, напротив, этим хвалились, если,
конечно, было чем. По крайней мере, мне или отцу она обязана была рассказать.
На всякий случай предупреждаю, чтобы уберечь вас от фантазий: срок давности по
закону наступает по прошествии двадцати пяти лет, и если бабка совершила в
молодости какое-то преступление, уже в семидесятом году она могла вздохнуть свободно,
а перед своей смертью написать мемуары. Так что если и была у нее тайна, то,
скорее всего, до того банальная, что романа из нее не выйдет.
– Как же вы с ней все-таки похожи, – с неудовольствием
глядя на меня, заявила Марго. – Она тоже могла сказать всего несколько слов и
все испортить. Полное отсутствие романтизма и сухой расчет.
