— И это было как нельзя лучше, — продолжала мисс Танти. — Я записалась к мистеру Гидеону на девять тридцать, и хотя до Хинли ехать всего лишь десять или пятнадцать минут, я предпочитаю всегда приезжать заранее. Иногда кто-то отменяет запись, и меня могут принять раньше моего времени, и тогда я раньше возвращаюсь домой и экономлю три шиллинга.
«Я буду ждать у калитки», — сказала я Флоренс. Так я и поступила.
Когда в девять утра мистер Колликут все еще не приехал, я попыталась позвонить Флоренс, но линия была занята. На телефонной станции мисс Гулард сказала мне, что голосов на линии не слышно, видимо, кто-то плохо положил трубку. Я была вне себя, должна признаться. Но когда я попыталась позвонить еще раз через пятнадцать минут, звонок прошел нормально. Флоренс сразу же сняла трубку и сказала, что мистер Колликут вышел из дома ровно в полдевятого.
Я пришла в ярость и готова была его убить.
Должно быть, я выглядела шокированной. Мисс Танти заволновалась.
— Разумеется, это просто фигура речи. Из меня такая же убийца дорогого мистера Колликута, да и любого другого человека, как балерина. Наверняка ты это знаешь.
— Конечно, — ответила я, внезапно насторожившись.
Дорогого мистера Колликута? Неужели это та самая мисс Танти, которая велела мне найти лучшее применение моим цветам?
В этом было что-то странное, и это не любовь.
— Он был очень компетентным музыкантом, — продолжала она, — но, как все компетентные музыканты, был склонен перетруждаться. Если он не преподавал частным ученикам и не работал с хором или не уезжал судить музыкальные фестивали, он погружался в муки сочинительства. Милдред говорит, что она и Джордж часто слышали, как ночами он ходил туда-сюда по комнате этажом выше. Они бы сделали ему замечание, если бы не нуждались в деньгах. Сейчас не так просто найти жильца, как во время войны, но если ваш постоялец по ночам шастает на улицу, чтобы прогуляться, и этим доставляет хозяевам беспокойство, мешая спать, то, скажу я вам, это вряд ли кому понравится, особенно если вы работаете каменщиком и должны встать до зари.
— По ночам? — переспросила я. — Зачем?
— От беспокойства, думаю. Сочиняет гармонии и контрапункты. Я знаю, что иногда он ходил в церковь. Время от времени, когда дул западный ветер, до меня доносились обрывки органных мелодий в странное время суток. Я не раз думала отнести бедняжке термос с горячим чаем, но мне было неудобно вмешиваться. Музыка может быть такой суровой любовницей, видишь ли.
Она уставилась на меня своим гигантским глазом.
Пытается добыть из меня информацию?
Любовницы — это тема, на которую иногда говорит Даффи, но меня она никогда так не интересовала, как ее. Если только дело не касается убийства или яда, как в случае мадам де Бренвилье и шевалье де Сент-Круа,
[41]
я и яйца выеденного не дам за то, чем люди занимаются в свободное время.
— Иногда я и сама прогуливаюсь в темноте, — рассказывала мисс Танти. — Пусть даже некоторые говорят, что ночной воздух вреден для голоса. Надо просто идти, закрыв рот и спокойно дыша через нос.
Я содрогнулась при одной мысли о том, как мисс Танти плывет по деревне во мраке, закрыв рот и спокойно дыша через нос.
Неудивительно, что люди говорят, будто видели привидение!
Эти таинственные огни людей из противовоздушной обороны и пожарных, плававшие на церковном кладбище во время войны, вероятно, просто отблески луны в гигантских линзах мисс Танти.
Или это что-то более зловещее?
— Мне пора идти, — сказала я. — Не надо меня провожать. Рада видеть, что вы в порядке, мисс Танти.
Этот бесстыжий подхалимаж напоминал игру на сцене после того, как места в шатре опустели. Но мое кажущееся великодушие оставит лазейку для дальнейших расспросов, если они понадобятся.
— Подумай о том, что я сказала! — крикнула мне вслед мисс Танти, когда я была уже в дверях. — Если мы трое соединим наши умы, то можем стать силой, с которой будут считаться.
Я уклончиво улыбнулась в ответ и двинулась вниз по лестнице мимо музыкальной портретной галереи. На секунду притормозила, чтобы еще раз взглянуть на кислого, как уксус, джентльмена, вручающего мисс Танти музыкальный приз. Где-то я уже видела это лицо, но ни за какие коврижки не могла припомнить, где именно.
Исключительно ради удовольствия я перепрыгнула последние три ступеньки и с грохотом приземлилась в прихожей.
— Джеронимо! — завопила я. Это боевой клич, прославленный американскими парашютными войсками, во всяком случае, так мне сказал Карл Пендрака.
Справа от меня в гостиной человек, стоявший у стола мисс Танти, выпрямился от неожиданности и резко обернулся. Он копался в ее бумагах.
Это был Адам Сауэрби.
Он рассматривал меня лишь долю секунды до того, как по его лицу начала расползаться широкая усмешка.
— Клянусь Иовом! — сказал он. — Застигнут в процессе. Ты меня изрядно напугала.
— Вы частный детектив, — заявила я.
— Что ж, — ответил он, — должен признаться, что некоторые аспекты моей деятельности касаются не только левкоев.
— Вы частный детектив, — повторила я, не собираясь говорить околичностями, или как бишь там это называется. Надо спросить Даффи.
— Да. Раз уж ты так говоришь, то да.
— Я думала об этом. Это напечатано на вашей визитке: исследования.
— Очень проницательно с твоей стороны.
— Пожалуйста, не нужно снисходительности, мистер Сауэрби. Я не ребенок. Ну, на самом деле, строго говоря и в глазах закона, предполагаю, я ребенок, но тем не менее ненавижу, когда со мной так обращаются.
— Я брошусь ниц перед тобой и буду проливать горячие слезы на ковер, — с ухмылкой сказал он, размахивая руками, как сумасшедший.
Я промаршировала к выходу.
— Флавия, погоди.
Я остановилась.
— Извини. Трудно перестать валять дурака за одну минуту. Это все равно как съехать на мотоцикле с дороги в поле: нужно несколько ярдов, чтобы остановиться.
— Может быть, нам лучше выйти наружу, — сказала я, — пока мисс Танти не спустилась и не обнаружила, как вы копаетесь в ее вещах?
— Боже мой! — воскликнул он. — Ты хочешь сказать, она дома?
— Наверху, — ответила я, указав подбородком.
— Тогда exeunt omnes,
[42]
— прошептал он, прижимая длинный палец к губам, и зашагал к дверям, преувеличенно высоко поднимая ноги, словно замаскированный взломщик в пантомиме.
