— Ну как? А? Здорово, да?
Похоже, именно Эльза его «заводила». Чтобы не думать о своем неудачном браке, он и придумывал себе кучу больших и маленьких дел, сам не сидел на месте и никому не давал покоя. Теперь же он словно потух. Его желания были примитивны: есть, спать, гулять, читать или смотреть телевизор. Пить Мамонов бросил, зато стал ходить в бассейн, налегать на соки и фрукты. Теперь на его гладко выбритых щеках играл здоровый румянец.
— Он быстро идет на поправку, — говорил Валентине главврач.
— Да, да, — машинально улыбаясь, кивала она.
Но ее любовь не то чтобы прошла, а стала какой-то маленькой, незначительной. Приложение к огромному торговому центру, работой которого она теперь руководила. Валентина думала: «А неплохо было бы…» В общем, стать настоящей хозяйкой. Она знала, что Мамонов и не будет этому сопротивляться. Напротив — обрадуется. Кивнет, безразлично улыбаясь: да, да, да… «Что ж? Предложение ему сделать?» — усмехалась она.
Однажды они прогуливались в парке и вдруг увидели Моисея Соломоновича Зельдмана. Адвокат направлялся к ним. Мамонов остановился, ждал. Он теперь не совершал резких телодвижений.
— Здравствуйте, — улыбаясь, сказал Зельдман и поправил очки.
— Я рад, что ты пришел, Моисей Соломонович, -по-царски кивнул Мамонов.
— Я пришел попрощаться.
— То есть как «попрощаться»? — Валентина с Силой переглянулись.
— Я увольняюсь.
— Разве я тебе мало плачу? — слегка обиделся Сила. — Ну давай прибавлю.
— Дело не в этом. — Зельдман замялся. — В общем, я уезжаю.
— Куда? — спросили они хором.
— На историческую родину.
— Что ж. Это причина уважительная. И дети с тобой? — спросил Мамонов.
— Нет. Жена и дети остаются. То есть я развожусь и уезжаю с новой семьей.
— Когда же ты успел, Соломон? — Сила оторопел.
— Да вот так… — Зельдман развел руками. -Я двадцать восемь лет был женат на русской, а теперь женюсь на еврейке. И уезжаю с ней на историческую родину. Потянуло что-то. Должно быть, старею.
— А как же дети?
— Дети уже взрослые. Жена категорически не хочет ехать. У нее здесь родные, друзья. Вот я и решил… Поеду… Оставлю им все. Ну, почти все. Так что мы с вами теперь вроде как родственники, Сила Игнатьевич.
— Не понял. Как так?
— Была ваша теща, стала моя, — криво усмехнулся Зельдман.
Вот тут Валентина узнала прежнего Мамонова. Тот встрепенулся и орлом налетел на адвоката:
— Ты спятил, Соломон?! Ты женишься на Анхен! На этой ддд… девице престарелой! Ты едешь на историческую родину с моей бывшей тещей! Да ты спятил!!
— Мы все едем, — скромно сказал Зельдман. -И папа тоже.
— Он что, тоже еврей?! Тлюстенхабль — еврейская фамилия?! — завопил Мамонов. — Вот не знал!
— Нет. Моя будущая теща еврейка.
— Марципан — еврейское имя?!! Это ж кондитерское изделие, а не имя!! Неужто мэйд ин Израиль? Ни в жизнь не поверю!
— У Розы Марципановны мать еврейка. У нас национальность определяется по матери. Выходит, что Анна тоже…
— Опомнись! Ты считать умеешь? Сколько в ней еврейской крови? Одна капля!
— У них там родственники, — гнул свою линию Зельдман. — Роза Марципановна обратилась в посольство, и ей дали добро.
— Понятно! То есть мне теперь многое понятно! А я-то считал их немцами! Перевертыши, -прошипел Мамонов. — Соломон, опомнись! Как им удалось тебя охмурить? Вспомни мои мучения! Ведь ты же сам говорил, что я несчастный человек! А теперь сам лезешь в петлю!
— Я плохой адвокат, Сила, — вздохнул Зельдман. -Последнее дело это ясно показало. Я перестал верить людям.
— И решил себя наказать, — сердито сказал Мамонов. — Ты это брось.
— Я просто устал. Анна — хорошая женщина. Добрая, хозяйственная, спокойная. Там нам всем будет хорошо. И тебе, Сила, я искренне желаю счастья, — при этих словах Моисей Соломонович посмотрел на Валентину.
— Ну, как знаешь. Иди с глаз моих. Родственник.
— До свидания, Сила. Всего хорошего, Валентина Павловна.
Зельдман вздохнул и побрел к выходу. Мамонов повернулся к Валентине, и все так же сердито сказал:
— Они точно владеют гипнозом, эти белокурые бабы. Тлюстенхабли. Если уж Соломона охмурили… Кстати: выходи за меня замуж.
— Что?!
— Выходи за меня замуж! — проорал он.
— Я уж думала, что никогда этого не услышу.
— Я просто забыл. Зельдман женится, а я что, рыжий? Ну, так что?
— Я согласна.
— То-то. Ну, невеста, поцелуйте наконец жениха.
…Через неделю он выписался.
Что же касается Леонидова, то он оказался прав. И в своих догадках насчет убийства Эльзы Валентиновны Мамоновой, и в том, что это его последнее дело. Как ни уговаривали его остаться, рапорт об увольнении из органов был написан.
— Сейчас или потом, какая разница? — сказал он жене. — Все равно ведь жить спокойно не дадут. Не соответствую должностным обязанностям.
— Ты? — удивилась Саша. — А кто тогда соответствует?
— Времена меняются, грядут перемены. Ушла эра Стрельца, пришла эра Рака, — Алексей грустно усмехнулся. — А это не мое время. Нынче осторожные в чести. Главное — уметь писать бумаги. Чего я не умею. Ты не задумывалась, зачем мы по каждой мелочи собираем столько справок?
— Зачем?
— Чтобы сложнее было найти крайнего. Каждый государственный человек, хоть мелкая сошка, хоть важный чиновник, спешит подстраховаться. Вдруг что-то случится? Страна у нас непредсказуемая. Видите справку? Виноват не я, а тот, кто ее выдал. А у того, кто выдал, в свою очередь, тоже есть справка. Концов найти невозможно. В итоге крайним оказывается маленький человечек, простой работяга, которому и так живется несладко. Так оно и ведется. Заела нас бюрократия. Если бы ситуация была стабильной, то и бумаг бы столько не требовалось. Все это от неуверенности в завтрашнем дне. Я ж говорю: эра Рака. В панцире из бумаг, да все время задом. Я так не могу.
— И что ты теперь будешь делать?
— Подумаю.
Помог Мамонов. Сам позвонил, спросил, как дела. А потом пригласил на свадьбу. Честно сказал:
— Если бы не ты, сидеть бы нам с Валентиной за решеткой. А долг, как говорится, платежом красен. Свои долги я помню.
Узнав, что Алексей скоро останется без работы, сразу предложил в качестве работодателя себя.
— Нет, — ответил Леонидов.
— Почему?
— Я вас слишком хорошо знаю.
Мамонов рассмеялся:
