– Что с вами, Александра Васильевна? Вы как будто расстроены?
Какое-то время она не могла говорить. Губы дрожали.
– В чем дело? – настойчиво спросил граф.
– Я все видела. Неужели же вы не понимаете, что у Сержа нет этих денег?
– Вот как? Вы оставили танцы, чтобы увидеть, как двое мужчин занимаются делом глупым и бесполезным? Играют в карты? – усмехнулся граф.
– Ну, зачем вы так? Я знаю: вы нарочно это сделали. Но вы же прекрасно знаете, Алексей Николаевич: у него нет этих денег! – На глазах у нее были слезы, голос дрожал.
– Прекрасно знаю, вы правы. Зато у него, кажется, есть нечто большее: ваша любовь. Так ведь? Я не ошибся? Вы что, готовы за него просить? Вы его так любите?
– Да, да, да!
– Я, похоже, ошибся, – сердито сказал граф. – Ошибся, когда сказал, что дама, на которую он так надеется, ему не поможет.
– Чего вы от него хотите?
– Люди, которые не могут заплатить карточный долг, могут защитить свою честь одним только способом: пустить пулю в лоб. Если, конечно, у них эта честь еще осталась. Меня это целиком и полностью удовлетворит.
– Нет! Это подло! Нет!
– Не кричите! – Ланин схватил ее за руки и оглянулся: не видит ли их кто? Потом жестко сказал: – Подло он поступил с моей дочерью. А я поступил, как человек чести. Я не заставлял его играть со мной в карты. Он это сделал сам. Вы должны знать, Александра Васильевна, что карточные долги не прощают. И просить об этом бесполезно. У Соболинского есть два пути расплатиться со мной: честный и бесчестный. Один приведет его в могилу, а другой на каторгу. Я все предусмотрел. Помните это и пожелайте для него тот путь, который достоин дворянина. Остановите его, когда он захочет пойти другой дорогой.
– Но зато тогда он останется жить! – в отчаянии вскрикнула Шурочка.
Ланин тут же отпустил ее руки.
– И зачем вы только оказались здесь? Именно вы? И почему умом я понимаю вашу, в сущности, для меня бесполезность, но все равно при этом слушаю вас? Почему смотрю на вас и страдаю? За что вы так любите этого человека?
– Боже, если бы мне это знать! Простите его, Алексей Николаевич, я вас умоляю. Я знаю, что он вас глубоко оскорбил, но вы же тоже не безгрешны. Вы сами рассказали мне недавно…
– Поздно, – оборвал ее граф. – Сейчас начнется фейерверк. Идемте. Идемте в парк!
Шурочка попыталась ему еще что-то сказать, но граф решительно направился к выходу. Ей ничего не оставалось, как пойти следом.
В саду все уже было готово для фейерверка. И благосклонная к этому летняя ночь загодя расстелила по небу черный бархат, готовясь принять в него разноцветные огни, которые будут гораздо ярче, чем звезды, полюбоваться ими какое-то время, но потом все же мягко их притушить. Облака расступились, и луна, царица ночи, проявив поистине женское любопытство, выглянула из-за туч. Часть парковых фонарей загасили, все вокруг замерло, гости тоже затихли в ожидании. Большая часть их сгрудилась возле фонтана, Шурочка с трудом различала силуэты, и все пыталась определить, где же Серж? Ланин сжал ее руку:
– Стойте рядом. Прошу вас, Александра Васильевна, не отходите от меня.
– Ах нет! Пустите меня! – Она вырвала свою руку и кинулась к фонтану с криком: – Маменька! Жюли! Где вы?
– Сюда, сюда, Александрин! – позвал ее кто-то.
– Кто здесь? Мари? Где же маменька?
Старшая сестра тихонько рассмеялась, рядом с ней Шурочка заметила мужчину, кажется, в военном мундире. Она пошла от Мари дальше, в темноту, к дому. Ей показалось, что кто-то есть на веранде. Она во что бы то ни стало хотела найти Жюли и найти рядом с сестрой утешение. В моменты отчаяния все мы приходим к вере, то есть к Богу. У кого же еще просить защиты, на кого еще надеяться? Веранда была скудно освещена, чтобы тоже не мешать зрелищу. Никаких ярких огней, в этот час все они должны быть только на небе! Шурочка поднялась на пару ступеней, и в этот момент первая ракета взлетела в небо. Гости дружно зааплодировали, раздались крики:
– Браво!
– Восхитительно!
– Чудесно!
Шурочка пригляделась и поняла, что на веранде двое, но слиты воедино. Целуются, воспользовавшись темнотой. Один силуэт отделился, видно было по платью, что это женщина.
– Жюли, это ты? – тихо спросила она. Ей показалось вдруг, что мужчина – Владимир Лежечев.
«Боже мой, что я делаю? Я же подглядываю! Как это недостойно! Я совсем обезумела!»
Женщина метнулась к лестнице на второй этаж, мужчина же вышел поспешно в другую дверь. Должно быть, Шурочка помешала их объяснению. Ракета, рассыпав в небе множество искр, упала на землю, и снова стало темно. Шурочка поднялась на веранду, где теперь уже никого не было.
И вновь взлетела ракета. На этот раз следом за ней, без всякого перерыва, взлетела и следующая, какая-то особенно яркая, потом еще две. Стало светло как днем. Шурочка обернулась: теперь она хорошо видела всех. Граф смотрел не на небо, а на дом, на окна своего кабинета. Неподалеку от него стояла Мари, и в самом деле с кавалером, с офицером. Тут же было разряженное в пух и прах семейство Залесских. Где же остальные Иванцовы? И Лежечева не видно. И где Серж?
Пока было светло, она быстро прошла через веранду. Со второго этажа на лестницу пробивался свет. Шурочка вспомнила, что там, напротив лестницы, находится галерея, по которой можно дойти до кабинета графа. Путь с веранды наиболее удобен, потому что о нем знают не все. Это путь тайный. Для тайных же дел. Она испытала искушение. Дверь в кабинет не заперта, замок у сейфа сломался. А там, в бархатном футляре, лежит огромный алмаз. И словно зовет ее.
«Нет, я не пойду туда! – решительно тряхнула локонами она. – Я не буду этого делать даже ради него. Как бы он ни просил…»
Она вернулась к окну и посмотрела, как дивный парк вновь погружается в темноту. Но фейерверк только начинался. Вдалеке вдруг закрутилось огненное колесо, рассыпая тысячу искр. Вот это был сюрприз так сюрприз! Гости закричали восторженно, зааплодировали. Потом повсюду, справа, слева, впереди, забили огненные фонтаны. И вновь целые гроздья разноцветных огней мгновенно созрели в небе и тут же осыпались наземь, словно переспевшие ягоды рябины под тяжестью снега.
«Но где же маменька?» – подумала вдруг она. Евдокии Павловны не было видно среди гостей. И не было отца. Потом она вздохнула с облегчением: появился Василий Игнатьевич и тоже стал смотреть на небо, на разноцветные огни. Но вид у него был не веселый, и, кажется, отставной майор Иванцов был в сильном подпитии. Маменьки же по-прежнему не было видно. Не видела она и Жюли. «Надо спуститься, – подумала она по прошествии какого-то времени. – Я здесь одна на веранде. Все подумают, что я прячусь. Ах, я и в самом деле прячусь! Но довольно…»
