– Но он же зверь! Просто зверь!
– Хороший барин, – сплюнул мужик на землю кровавую слюну из разбитого рта и занялся лошадью.
Огладил ее, вытащил из гривы репей, потом по-хозяйски подобрал с земли сломанный кнут, а заодно и клок сена, которое свозили из окрестностей в барскую усадьбу, и стал кормить лошадь.
– Тпру, хорошая. Тпру, скотинка. Что, не хочешь? Ну-у… Попить небось хочешь? Это мы сейчас, Василия только отыщем. А вы, барышня, не стойте близко, а то запачкаетесь. Ваше дело господское, а мы утерлись, да и дальше пошли. Как мужика не бить? Мужика не бить нельзя, особливо, когда за дело. Битье – это наша, мужицкая наука. Вот вы из книжек ума-то берете, а мы из палки. Да… Хороший барин…
– Барышня! – Варька слетела с крыльца. – Барышня! Господа вас спрашивают! Где, говорят, мамзель Александрин? Сестрицы-то ваши все уже там, в гостевой. Вы бы пошли туда, барышня. Да не стойте вы близко к лошадям, а то запачкаетесь!
Встречи с Сержем было не избежать. Шурочка прошла в гостиную. Увидев ее, Серж встал и подошел к ручке. Она старалась не смотреть ему в лицо. В углу, в старинном кресле замерла глупышка Долли, пожирая Соболинского глазами. Но Серж этого, казалось, не замечал. Только что здесь обсуждали внезапную болезнь Евдокии Павловны, и Соболинский извинился за неурочный визит.
– Нет, нет, что вы! – загалдели сестры. – Мы всегда рады вас видеть!
Василий Игнатьевич смотрел на всех соловыми глазами и молча кивал.
– Душно сегодня, – посетовал Серж. – Должно быть, гроза будет. Вы не возражаете, Василий Игнатьевич, если мы с вашими прелестными дочерьми прогуляемся по саду? Я не буду вам докучать, тут же уеду. Как только начнется дождь, – сказал он с намеком, глядя на нее. Шурочка отвела глаза.
– Да, да, конечно, – закивал Василий Игнатьевич, с трудом соображая. – Душно сегодня, это да. Дождь будет, непременно будет! Надо дождя! Что ж, идите. А я пойду к жене, справлюсь, как она сегодня? Не лучше ли ей?
– Кланяйтесь от меня Евдокии Павловне, – поспешно поднялся Серж. Болезней он старался держаться подальше.
Сестры цветистой стайкой пошли в сад, а Соболинский уловил момент и шепнул ей:
– Нам надо объясниться.
Объясниться! Она не хотела никаких объяснений. И больше никаких свиданий с ним не хотела. Шурочка нарочно держалась сестер, чтобы не оставаться с ним наедине, но Серж, пренебрегая приличиями, увлек ее в глубь сада. Ах, если бы Евдокия Павловна была здорова, или Василий Игнатьевич был трезв! Но в доме у Иванцовых все смешалось, какие уж тут приличия! Серж уводил ее к озеру, а Долли отчаянно смотрела им вслед.
У самой воды он остановился.
– Каких объяснений ты хочешь? И отпусти наконец мою руку! – резко сказала она.
– Ты не смеешь не приходить, когда я жду!
Серж, похоже, был в ярости, как давеча, когда избивал кучера.
– Жалеешь, что при тебе нет хлыста? – насмешливо спросила Шурочка. Перед ее глазами все еще была недавняя сцена во дворе дома. Очарование Соболинского куда-то улетучилось, теперь она говорила с ним спокойно, без прежнего трепета. Она словно начала прозревать.
– Ты моя, слышишь? Ты придешь завтра!
– Да что это с тобой? Разве мы не договорились обо всем? Ты никогда не имел передо мной никаких обязательств, и, следовательно, я тебе ничего не должна.
– Александрин, что за тон?
– Сережа, что за выражение лица? Откуда оно? Из какого романа? Мне кажется, ты вне себя. Неужели ревнуешь?
– Замолчи! Я требую объяснений!
– Ну, хорошо: я выхожу замуж. Кажется, ты этого и хотел.
– Ах, замуж… – Он хищно улыбнулся.
– Ты даже не спросишь, за кого?
– Неужели же он предложил тебе руку и сердце? И все свое состояние? – В его голосе была жадность.
– Тебе-то что за дело?
– Отвечай, когда я этого требую!
– Требуешь? Теперь ты требуешь! А разве не ты собирался бросить меня, как только тебе дозволено будет вернуться в Петербург? Сережа, я хочу, чтобы мы расстались. Сегодня, сейчас. Я не приеду больше в сосновый бор. И ты не приезжай.
– Женщины меня прежде не бросали.
– Ну, значит, время пришло, – равнодушно сказала она. – Я тебя прошу: оставь меня. И – уезжай поскорее!
– Уедем вместе, Александрин! – страстно сказал он. – Уедем в Петербург! Ну, хочешь, я скажу, что люблю тебя? Я и в самом деле тебя люблю! Никогда и никого я так не любил!
Шурочка удивленно подняла брови, потом, улыбнувшись, спросила:
– И что же ты хочешь взамен?
– Попроси графа об отсрочке. Видишь ли, долг чести. Я не могу уехать, не расплатившись. Мне нужно две-три недели.
– Он меня не послушает.
– Он же сделал тебе предложение!
– Я сказала, что не люблю его. Я ему отказала, Сережа.
– Дура! – в сердцах сказал Соболинский. – Постой… За кого же ты выходишь замуж?
– У нас в округе что, больше нет женихов?
– Но если ты любишь меня… Какая тебе разница, кто станет твоим мужем? Надо выходить за богатого старика.
– Спасибо за совет. Урок был хорош, я его усвоила. В любом случае, что со мной будет дальше, тебя больше не касается. Расстанемся сейчас.
– Александрин… – Серж нежно взял ее за руку и понизил голос: – Я не могу вернуться в Петербург, не заплатив долг чести. Я не боюсь умирать. Но только не так. Забудь все, что я говорил. Я хочу отдать свой долг Отечеству. Вся жизнь моя была бесполезна, и теперь я хочу это исправить. Я уеду. Уеду на Кавказ. Буду искать смерти от пули черкеса. Я пойду простым юнкером в полк. Надену серую солдатскую шинель. Только не дай мне умереть так бесславно!
«Скольким женщинам он уже это говорил», – с грустью подумала она, вспомнив вчерашний разговор с графом. Хорошо, что ее предупредили. В эту минуту Серж был удивительно хорош собой, видимо, и слова эти, и жесты, и тон, которым он это говорил, давно уже были отрепетированы и не единожды проверены. Должно быть, не одна знатная дама бледнела, услышав это, и падала в обморок. А потом делала все, что он просил. Вот значит, как он устраивает свои дела! Она не выдержала и расхохоталась.
Серж вздрогнул, отпустил ее руку и с обидой сказал:
– В чем дело, Александрин? Тебе меня не жаль?
– Вот именно: жаль!
Он обрадовался:
– Значит, ты мне поможешь? Вот увидишь, мы обязательно будем счастливы!
Он еще что-то говорил, целуя ее торопливо, но она не слушала.
