— Ты за него замуж собираешься? Я знаю! А я не хочу! Я
останусь тут, с бабушкой, а с ним даже знаться не желаю!
— Ники, маленький мой, ты же его совсем не знаешь…
— Знаю! Видел! Он плохой! Он все время дерется,
убивает… Я не хочу!
— Ник, ты же умный парень, что ты дурака валяешь? Он
ведь актер, я вот тоже дралась в фильме, и даже убила одного гада, и что?
— Мама, я уже все сказал!
Так, весь в бабку!
— Ну что ж… Но я же люблю его! Он самый лучший!
— Пусть, но я не хочу!
— И тебе наплевать, что я буду несчастной без него?
— А тебе наплевать, что я буду несчастным с ним?
— Но ты же его не знаешь… — совершенно растерялась
Варя. Она не могла ожидать подобной реакции.
— И не надо!
— И в Москву поехать не хочешь?
— Нечего мне делать в этой Москве! А если ты уедешь, я
тебя тоже любить не буду! Вот! — уже в совершенной истерике выкрикнул
Никита.
— Так, садись в машину, дома поговорим!
Едва она въехала во двор, Никита пулей вылетел из машины и
помчался в дом.
— Что это с ним? — встретила Варю Анна
Никитична. — А у тебя что с лицом? Поругались?
— Ох, мама, он весь в тебя!
— Да что такое, объясни толком!
Варя рассказала матери все.
— Мамочка, что мне делать?
— Тебе? Ты по‑прежнему хочешь быть актрисой?
— Господи, да я всю жизнь об этом мечтала!
— И Стаса своего любишь?
— Жить без него не могу!
— Значит, поезжай, а с Никитой я разберусь, не
сомневайся! Это просто детская ревность! Я уж сумею с этим справиться.
— Но как?
— А я постепенно буду объяснять ему, что он не имеет
права решать судьбу матери… И он поймет, не враз, но поймет. А ты пока не приезжай
и Стаса не привози. Я внушу Нику, что он тебя обидел, вот ты и не приезжаешь…
— Мама, это жестоко, он же маленький еще.
— Знаешь, мальчиков надо воспитывать жестко, особенно
если в доме нет мужчины. И недопустимо, чтобы мальчик, даже маленький, обижал
девочек, даже больших! Я не хочу чтобы мой внук вырос эгоистом и негодяем! А ты
езжай! Выходи за Стаса, только не надо венчаться!
— Мы и не собирались!
— Короче, пока я жива, живи своей жизнью и поверь мне,
очень скоро Никитка одумается. Он же тебя безумно любит… И я вовсе не хочу,
чтобы он стал таким же непримиримым, как его бабка…
Варя безмерно удивилась. Мама жалеет о своей непримиримости?
Невероятно!
К ужину Никита явился надутый.
Интересно, почему же он совершенно не ревновал меня к
Эммериху? А Стаса невзлюбил, даже ни разу не видев его? Он своим детским
сердчишком чувствует, что Стаса я действительно люблю? А в Эмми он соперника не
чуял? Чудеса, да и только!
Никита молча съел все, что бабушка ему положила, вежливо
поблагодарил и убежал к себе, не сказав ни слова.
— Мамочка, ну что мне делать? — со слезами на
глазах прошептала Варя.
— Ни в коем случае не допускай даже мысли о том, что ты
должна всем пожертвовать ради сына! Это самая большая глупость, какую может
сделать женщина в твоей ситуации. Если бы надо было жертвовать собой ради
спасения жизни и здоровья ребенка, тут даже вопроса быть не может! Но ради
каприза — ни в коем случае. Никита мальчик вполне нормальный, здоровенький
душевно и физически, тьфу, тьфу, тьфу, чтоб не сглазить. Пойми, он же вырастет,
уйдет из дома, а ты останешься с разбитой жизнью и разбитым сердцем, как ни
пошло это звучит.
— Мамочка, какая ты умная! Как хорошо иметь такую
мудрую маму! — Варя обняла мать, поцеловала раз, другой, третий…
— Ну‑ну, все хорошо, Варюшка…
— Мам, я попробую пойти к нему, поцеловать на ночь,
уложить…
— Укладывать его не нужно, он уже большой, а поцеловать
на ночь — это всегда хорошо. И, кстати, объясни ему, что, помимо всего прочего,
тебе нужно зарабатывать деньги. Это он поймет. И не заводи с ним разговоры про
Стаса.
— Не факт, что он вообще будет со мной разговаривать.
Варя как в воду глядела. Войдя в детскую, она увидела, что
Никита лежит в постели, отвернувшись к стене, и делает вид, что спит крепким
сном, хотя она понимала — он притворяется. Ну и пусть, даже с некоторым
облегчением подумала она, подошла и поцеловала его в затылок.
— Ну спи, ревнивый дурачок, — прошептала она.
— Притворяется спящим? — усмехнулась Анна
Никитична, когда Варя спустилась в кухню.
— Конечно!
— Ладно, все образуется, помнишь, кто так говорил? Варя
рассмеялась.
— Чего ты смеешься? Не помнишь?
— Помню, конечно. Лакей Стивы Облонского, да? А смеюсь
я потому, что наш оператор Борис Аркадьевич обожает так же экзаменовать
артистов. А я ни разу не опозорилась, и он меня за это нежно полюбил!
Когда Варя уже легла, позвонил Стас.
— Варежка, я дико соскучился!
— И я. Дико!
— Ты прилетаешь в пятницу, да? Не дали тебе побыть с
сыном? Может, возьмешь его с собой, у него же каникулы?
— Не получится, я тебе потом объясню! Стас, скажи,
почему они все к тебе сперва обращаются? И Димка, и Нина?
Он рассмеялся.
— Уважают! Считают меня эдаким домостроевцем. Но это же
неплохо! Или тебе обидно?
— Нет, даже приятно. Но немножко странно…
— Ерунда, привыкнешь! Вот что, Варежка, на эту тусовку,
будь она неладна, нужно какое‑то зашибенное платье!
— Какое? — не поняла Варя.
— Зашибенное! Чтобы все, кто тебя увидит, говорили —
зашибись! Ты там подумай, может, что‑то найдешь!
— Вообще‑то странно, что ты мне его еще не купил,
как ту шляпку.
— Не успел просто! Варежка, я тебя встречу, у меня там
перемены в расписании.
— Правда? Какое счастье!
— Неужели послезавтра я тебя обниму? Я уже стал
варькоманом и сейчас у меня ломка.
— Господи, как я тебя люблю!
В самолете Варя сидела у окна. Рядом уселись две русские
девушки. Красивые, прекрасно одетые. Одна из них перед тем, как выключить
мобильник, кому‑то позвонила.
— Петушок, я уже в самолете! Скоро увидимся, да? Я не
просто довольна, я счастлива!
По‑видимому, Петушок что‑то хорошее говорил ей,
потому что она все шире улыбалась. Потом пролепетала что‑то
неразборчивое, чмокнула невидимого Петушка и отключила телефон.
