Покинув Лидию Михайловну, я отправилась в родную контору с
единственной целью: встретиться с Сапруновым. Оттого, войдя в здание, сразу же
поднялась на второй этаж, где был его отдел. Сапрунов мужик занятный, не то что
умен, но хитер, без сомнения. Должность свою он уважал и даже кичился ею. С
теми, кто был выше его, говорил с подобострастием, причем не чурался
откровенной лести, с подчиненными вел себя барином. Мог обложить матом и этим
гордился: мнил себя знатоком русской души и любил повторять: «С простым народом
по-простому и надо». По-простому, значит, по-хамски, и непременно с матерком.
Занятно было наблюдать, как Сапрунов входил в приемную Деда с ритуальными
поклонами в сторону Ритки и заветной двери, на цыпочках и, понизив голос до
шелеста, спрашивал: «У себя?» Впрочем, в этом смысле он был не одинок.
Ко мне у него двойственное отношение. С одной стороны, он
справедливо считает мою должность незначительной, с другой – хорошо осведомлен
о большой любви ко мне Деда и в конце концов выработал линию поведения
отечески-ласковую. Добродушно «тыкает» и только что по головке не гладит.
Однажды я пришла на работу с Сашкой, и нелегкая столкнула нас с Сапруновым в лифте.
Он полез к моей собаке, решив, что и с ней подружиться будет нелишним, а Сашка
из вредности его укусил, больше для острастки, чем всерьез. Сапрунов недели две
с умилением всем об этом рассказывал. «Цапнула меня за палец собачонка», –
состроив умильную гримасу, говорил он и начинал весело ржать.
Я шла по коридору, когда Сапрунов появился из своего
кабинета. Завидев меня, растянул рот в улыбке и раскинул руки, точно готовясь
принять меня в объятия.
– Оленька, давно тебя не видел. А похорошела-то как…
– Здравствуйте, Виктор Альбертович, – расплылась я
в ответной улыбке. – А я к вам.
– Серьезно? Ну, заходи, заходи.
Мы прошли в его кабинет, он устроился за столом, кивнув мне
на кресло, и изобразил на лице готовность внимать.
– Как жизнь молодая? – будто спохватившись,
спросил он.
– Отлично.
– Вижу, вижу… глаза сияют… побольше бы нам в коллектив
таких красавиц, – брякнул он, но мгновенно одумался. – Шутка. Но так
приятно посмотреть на красивую женщину, сразу работоспособность повышается.
– Буду заглядывать к вам почаще, – сказала я с
максимальной серьезностью. – У меня вот какой вопрос. В субботу вечером к
дому Корзухина подъезжало такси…
Напускное добродушие мгновенно улетучилось с лица Сапрунова.
Сто двадцать килограммов пришли в движение, он перегнулся ко мне и, заглядывая
в глаза, спросил:
– А что, у кого-то есть сомнение?
– В чем? – удивилась я. Сапрунов придал телу
первоначальное положение.
– Почему тебя интересует это такси?
– Виктор Альбертович, дорогой, вы же понимаете, погиб
не просто член нашего сообщества, а, так сказать, выдающийся член. И к этому
следует отнестись со всей серьезностью.
– Это да, конечно, – пробормотал он. Глаза его
забегали, дядя прикидывал, как следует отнестись к моим словам. – А ты-то
почему? – через минуту с лукавством начал он. – Или там… – Он
поднял глаза к потолку, намекая то ли на Деда, то ли на господа, то ли на обоих
сразу. Наши чиновники давно изобрели собственный язык, где не было четких фраз,
зато бездна чувств и мыслей в каждом междометии.
– Ерунда, – отмахнулась я. – Ментам вас по
пустякам беспокоить неудобно, вот и попросили меня по старой памяти.
– Ах, вот как… – Он задумался, а я мысленно
чертыхнулась. Теперь пойдет гулять молва, что Дед пустил меня по следу, и очень
быстро достигнет ушей Корзухина. Впрочем, он все равно узнает… Это проблема
Деда, не моя.
– Так что там за история с такси? – поторопила я.
– Да какая история, – махнул он рукой. – Даже
говорить об этом неловко. Я возле забора посадил голубые ели, чтоб воздух
облагородить. Между прочим, для всех старался. А тут машина эта, вместо того,
чтоб на дороге развернуться, поехала вдоль нашего забора, хотела на соседнюю
улицу попасть. А у нас там даже асфальта нет, дорога песчаная… сплошное
хулиганство. Еще и елку одну придавила, не знаю, выживет ли теперь. –
Конечно, можно было посоветовать Сапрунову сажать елки на своей территории, но
раз он для всех старался… в конце концов, деревья сажал, а не мусор за забор
выбрасывал. – Я и велел домработнице номера записать. Ведь явное нарушение.
Машины должны по дорогам ездить, а не между заборами частных владений.
– И что, удалось ей номера записать?
– Только первые две цифры. Двадцать три.
– А что за такси?
– «Момент». В общем, звонить я не стал, хотя надо бы
водителя наказать, чтоб другим неповадно было.
– А кто на такси приехал, не заметили?
– Я машину увидел, когда та уже за угол поворачивала.
– В салоне был только водитель? – Сапрунов
кивнул. – Время помните?
– Это точно скажу: 19.55, я собирался новости смотреть.
– Ясно. Так и передам. – Я собралась уходить, но
Виктор Альбертович меня остановил:
– Оля, а чего менты говорят?
– Несчастный случай, – пожала я плечами.
– Мне-то можешь сказать, я ведь никому… Самоубийством
дамочка покончила?
– Вы ее хорошо знали?
– Вообще не знал. Супруга моя иногда с ней общалась.
– И каково впечатление?
– Дамочка такая… – Он повертел в воздухе
рукой. – Слишком уж… а муж ее пока звезд с неба не хватает.
– Она вашей супруге о личной жизни рассказывала?
– Бабы без этого не могут. Хвалилась, как у них все
распрекрасно. Вот и дохвалилась.
– Это вы что сейчас имеете в виду? – воодушевилась
я.
– В тихом омуте черти водятся, – с убежденностью,
достойной лучшего применения, заявил он. – Такая вся… а, как выяснилось,
поддать любила, – и усмехнулся от безусловного сознания своей правоты:
людей без изъяна, с точки зрения Сапрунова, попросту не существует. Оспаривать
данное утверждение я не собиралась.
– А вы уверены, что такси именно к их дому подъезжало?
– Домработница видела, как машина тронулась от их
калитки. А вот как подъехала, не видела.
