– Думаю, все дело в том, что она чересчур загружена.
Детская психика просто не выдерживает. Она учится в спецшколе, мать требует от
нее полной самоотдачи, Вика отличница, но это ей дается нелегко. Мать постоянно
внушала ей, что она должна быть лучшей – в школе, в музыке, вообще во всем.
Требовательность, чрезмерная строгость привели к тому, что девочка решила: мать
ее не любит.
– Это вам Вика сказала?
– Я с ней беседовал, и поверьте, мне этого вполне
достаточно, чтобы понять проблему. Я говорил с отцом, и наш разговор убедил
меня в том, что я прав. Если бы не вмешательство отца, жизнь Вики превратилась
бы в сплошной стресс.
– Корзухин забрал девочку из клиники на похороны
матери, она вернется сюда через несколько дней?
– Возможно. Хотя я на этом не настаиваю, по крайней
мере, сейчас. Она с отцом, и после этой неожиданной потери они, поддерживая
друг друга, смогут справиться с проблемой самостоятельно.
– Звучит оптимистично, – заметила я. –
Скажите, в субботу вечером Вика покидала клинику?
– Отец забрал ее в понедельник утром.
– Я не об этом.
– Простите, но я вас не понимаю.
– Чего ж тут не понимать, Геннадий Самуилович, –
удивилась я. – На всякий случай я повторю свой вопрос: в субботу вечером
девочка покидала клинику?
– Конечно, нет.
– Вы уверены?
– Абсолютно.
– Что, если она это сделала без вашего ведома?
– Сбежала? – усмехнулся он. – Сбежать отсюда
невозможно, пусть отсутствие решеток не вводит вас в заблуждение. Все под
контролем.
– Рада за вас. Какие препараты ей были назначены?
– Вы же видели карту. Только витамины. Покой и свежий
воздух. Немного физических упражнений.
В этот момент в дверь постучали, и в кабинет заглянула
женщина лет тридцати.
– Геннадий Самуилович, можно?
– Чуть позже, Мария Игнатьевна, – вежливо попросил
он, и женщина торопливо прикрыла дверь. – Если у вас все… – развел
руками Фельцман, обращаясь ко мне.
– Извините, что отняла у вас время.
Я покинула кабинет, отнюдь не уверенная в том, что Фельцман
сказал правду. Заболоцких утверждает: когда Корзухину звонила дочь, он приказал
ей немедленно вернуться. Куда? Ответ очевиден: в клинику. Хотя… Я кивнула
охраннику на входе и направилась к будке возле ворот. О том, чтобы побеседовать
с кем-то из персонала, не могло быть и речи: если Фельцман узнает, что кто-то
откровенничает со мной, человек, скорее всего, лишится работы. Вся надежда была
на знакомую Тимура.
В тот момент, когда я вышла на стоянку, он с Сашкой как раз
появился из леса.
– Не спрашиваю, как все прошло, – усмехнулся
Тимур. – Недовольство у тебя на лице написано.
– Самое время мне помочь.
– А я что делаю, по-твоему? Садись в машину, –
кивнул он, а когда мы оказались в салоне, продолжил: – Через двадцать минут у
нее заканчивается смена, отъедем на пару километров и подождем.
Под взглядом охранника мы тронулись с места, выехали на
шоссе в сторону города и притормозили. Сашка взволнованно тявкнул, пришлось его
выпустить из машины. Он устремился в лес, мы с Тимуром тоже покинули машину,
поглядывая на дорогу и наблюдая за Сашкой.
Однако псу очень быстро наскучили местные красоты, и он
вернулся к нам. Вскоре на дороге показалась белая «Мазда», сбросила скорость и
остановилась возле нас. Из машины вышла женщина, та самая, что заглядывала в
кабинет Фельцмана. Она помахала нам рукой в знак приветствия, а я поспешила ей
навстречу. Тимур дипломатично остался с Сашкой возле нашей машины, а мы с
Марией Игнатьевной не спеша прогуливались по дороге.
– Я здесь медсестрой работаю, – рассказывала
она. – График очень удобный, до города двадцать минут на машине… Муж
сказал, что вас Вика Корзухина интересует? – Я кивнула. – Это из-за
несчастья с ее матерью?
– В общем, да.
– Не знаю, почему родители ее сюда отправили. У нас же
в основном наркоманы.
– Вы их лечите?
– Пытаемся. Лавочка тут хитрая… каждому помогают
по-своему.
– Индивидуальный подход?
– Ага. Во втором корпусе есть люди с психическими
нарушениями…
– Вика относилась к ним?
– По-моему, она совершенно нормальный ребенок. Они с
матерью поссорились, девочка наговорила ей гадостей, и родители решили ее сюда
сбагрить. Я, конечно, медсестра, а не врач, но… ждать от детей, что они всегда
будут послушны, – напрасный труд. Хотя, может, в педагогическом смысле они
правильно поступили. Девочка отцу без конца звонила, просила забрать ее отсюда.
– Отцу?
– Возможно, еще и матери, но я слышала, как она
разговаривает с отцом.
– А сюда ее отец привез?
– Они втроем приехали. И в субботу утром отец с матерью
ее навещали.
– А вечером она сбежала?
Мария Игнатьевна остановилась, посмотрела на меня и кивнула.
– Наше светило чуть не спятил, когда она на такси назад
приехала. Смена была не моя, девчонки рассказывали. Как она отсюда сбежала,
непонятно, здесь кругом видеокамеры, но она умудрилась прошмыгнуть. И через
забор как-то перелезла. Фельцман сам выспрашивал, как ей это удалось, но она
молчала, точно язык проглотила. Она вообще упертая. Если не захочет говорить,
значит, все. Он помучился и побежал на охрану орать.
– Во сколько Вика покинула клинику?
– В том-то и дело, что никто не знает.
– А в котором часу она вернулась?
– Что-то около девяти. На такси.
– У нее были деньги?
– Личные вещи можно держать в палате. Наверное, были.
– А отсюда на чем проще до города добраться?
– Маршрутка ходит. Вот там, чуть дальше, автобусная
остановка. Уехать не проблема.
– И где была девочка, никто не знает?
– Она ничего не рассказывала. А в понедельник утром за
ней отец приехал. Говорят, жена Корзухина в субботу утонула? Когда это
случилось?
– Ночью. Девочка в это время уже была в клинике, –
сочла нужным добавить я, чтобы Мария Игнатьевна с выводами не торопилась.
