– В воскресенье была моя смена. Я к ней зашла часов в
одиннадцать, она спала. У нас свободный режим, в общем, нет никакого режима,
после процедур делай что хочешь. Весь день она с постели не вставала, выглядела
какой-то измученной. Я ей еще сказала: «Иди погуляй», а она к стене
отвернулась. Я решила: допекли ее вопросами об этом побеге, вот она ни с кем
говорить и не хочет. А в понедельник, когда отец Вику забирал, она сияла от
счастья.
– Он что, не сказал ей о смерти матери?
– Наверное, не стал спешить.
– А сам как выглядел?
– Ну, чувствовалось, что переживает, и вообще… Мы
сначала решили, что Фельцман торопится от девчонки избавиться из-за этого
побега, вот и вызвал отца. Он ведь всем твердит, что сбежать отсюда невозможно
и что-то пронести сюда тоже, – подмигнула Мария Игнатьевна. – И нате
вам. Короче, девчонка ему здорово подгадила… Уже потом мы узнали о несчастье.
Мы вернулись к машине и простились.
– Ты довольна? – спросил Тимур, направляясь в
город.
– Более или менее.
– Надеюсь, это не помешает нам провести выходной
спокойно?
Теперь я была почти уверена, что события субботнего вечера
развивались по следующему сценарию: Вика сбежала из клиники, приехала домой и
наговорила матери гадостей. Затем позвонила отцу, тот велел ей возвращаться, и
она отправилась в клинику. После чего ему позвонила Людмила, но поддержки у
него не нашла, с горя выпила коньяк и полезла в бассейн, я все-таки надеялась,
что с вполне безобидной целью. Однако купание закончилось трагедией.
Ясно, что у матери с дочерью был конфликт, но считать
девочку наркоманкой нет оснований, так что Деду придется довольствоваться тем,
что мы имеем, каких бы планов в отношении Корзухина он ни строил.
Но уже в понедельник стало ясно: идти к Деду мне не с чем,
потому что таксиста, что подвозил пассажира к дому Корзухина, наконец нашли, и
пассажиром этим Вика быть не могла. По словам водителя, недалеко от вокзала к
нему в машину села женщина лет тридцати, ничего конкретного о ее внешности он
сообщить не смог, кажется, она была одета в куртку, на голове вязаная шапка.
Всю дорогу она молчала и смотрела в окно, он высадил ее возле дома Корзухина
примерно в восемь часов вечера. Сколько времени женщина провела в доме, не
ясно, и что в это время делала Вика? Зная, что Дед терпеть не может, когда я
мямлю и толком не могу объяснить что к чему, я поостереглась идти с докладом и
даже постаралась не попадаться ему на глаза, решив для начала прояснить, кто
такая эта гостья. Первыми на ум пришли преподаватели языкового клуба,
принадлежащего Корзухиной, и я бросилась их разыскивать. Однако беседы с ними
ничего не дали, никто из них в субботу с Корзухиной не встречался и даже ей не
звонил, более того, дамы не подходили под описание, данное таксистом, хотя
какое уж там описание. Преподаватели оказались зрелыми женщинами, самой молодой
было сорок три года.
То, что пассажирка села в такси недалеко от вокзала, вовсе
не значило, что она приехала издалека, но такую мысль я не отвергала, и в
голову сразу же пришла старшая дочь Корзухина. Ее я и вознамерилась навестить,
просто для того, чтобы с чистой совестью отрапортовать Деду: мол, сделала все,
что могла. Я предупредила Тимура о том, что опять задержусь, не сказав, что
уезжаю из города, потом позвонила Ритке.
– Если Дед вдруг обо мне вспомнит, скажи, что я в
соседнем областном центре.
– Что тебе там понадобилось? – удивилась она.
– Хочу поговорить с дочерью Корзухина.
– Я думала, она все еще здесь.
– Уехала сразу после похорон. Постарайся внушить ему
мысль, что я самоотверженно выполняю порученное задание, и только это мешает
мне торчать в родной богадельне до поздней ночи.
– И чего интересного ты успела узнать? – проявила
любопытство Ритка.
– Не поверишь: ничего. Хоть ты тресни.
– Быть этого не может.
– Сама удивляюсь. В конце концов, все когда-то
случается в первый раз.
Я поспешила покинуть город, пока не произошло что-нибудь,
способное повлиять на мои планы. Если честно, я уже осатанела от этой истории.
С одной стороны, я все больше убеждалась, что занимаюсь ерундой, с другой,
крепло чувство, что за этим несчастным случаем что-то есть. И так как это
«что-то» в руки не давалось, я злилась на себя, на Деда и даже на Корзухина,
хотя на него все-таки в последнюю очередь.
Соседний областной центр находился в двухстах километрах от
нашего города, и эти двести километров я преодолела в рекордные сроки, что
могло влететь мне в кругленькую сумму, ведь я нахально нарушала скоростной
режим, но большая часть пути проходила все-таки по нашей области, и гаишники,
сунув нос в мое удостоверение, спешили от меня отделаться. На чужой территории
я вела себя скромнее, но режим все равно нарушала, рассталась с некоторой
суммой, зато уже в 17.50 подъезжала к дому, где жила старшая дочь Корзухина.
Дом был новый, в приличном районе и выглядел во всех смыслах
достойно. Я набрала число 34 на домофоне и взмолилась, чтобы Инна Корзухина
оказалась дома. Предупреждать ее по телефону о своем приезде я не стала,
опасаясь, что она сразу сообщит о звонке отцу, но и сидеть во дворе, дожидаясь
ее возвращения, мне, конечно, не улыбалось. Небеса были ко мне благосклонны, я
услышала женский голос:
– Кто? – Спросили очень резко, как будто гости
здесь были редкостью и их, в принципе, не жаловали.
– Извините, я по поводу вашей мачехи. Надо поговорить.
Возникла пауза, в продолжение которой я переминалась с ноги
на ногу, ожидая, что за этим последует, затем послышался щелчок, и я вошла в
подъезд.
Когда дверь квартиры открылась, я увидела девушку в длинной
бесформенной рубахе, заляпанной краской, с темными, стриженными под мальчика
волосами, с колючим взглядом серых глаз. Девушка была бы очень хороша, если бы
не хмурое, даже угрюмое выражение лица. Она посмотрела с удивлением и спросила:
– Вы из милиции?
Я обошлась кивком, достала заранее приготовленное
удостоверение и протянула ей. Надо сказать, удостоверение было не чистой липой:
приди девушке охота проверить и позвонить в отделение, там, услышав мою
фамилию, ей бы туманно подтвердили, что Ольга Сергеевна Рязанцева им известна.
И не соврали бы, и правду не сказали. Хотя мой внешний вид Инну слегка
озадачил, она была далека от того, чтобы подвергать мои слова сомнению.
– Проходите.
