В ту ночь я никак не могла уснуть, прислушивалась к дыханию
мужа рядом, к Сашкиной возне на коврике возле окна и ждала рассвета. Телефонный
звонок раздался в половине третьего, Сашка тявкнул, Тимур протянул руку к
телефону, пробормотав в досаде:
– Обалдели, что ли… Да… – Он включил ночник,
послушал, что ему говорят, и протянул мне трубку. – Это тебя.
– Ольга Сергеевна. – Голос женщины звучал
взволнованно. – Ради бога, простите, что я звоню так поздно, но я
подумала… Это Мария Игнатьевна, помните, вы приезжали в клинику Фельцмана…
– Конечно, помню. Что случилось? – Признаться, к
тому моменту Корзухин с его семейством интересовали меня мало, но звонок вдруг
испугал.
– Вика, Вика Корзухина. Она погибла.
– Что? – растерялась я.
– Девочка упала со второго этажа. Разбилась насмерть.
Это ужасно, Ольга Сергеевна. – Женщина всхлипнула, но тут же заговорила
опять: – Я в клинике, сегодня у меня дежурство… В милицию и отцу уже позвонили.
И я подумала, что должна сообщить вам. Извините. Наверное, это до утра подождет,
просто я в таком отчаянии…
– Я сейчас приеду, – сказала я, вскакивая с
постели.
– Куда ты? – хмуро спросил Тимур.
– Девочка погибла. Вика Корзухина.
– Я слышал. Очень жаль. Не смотри на меня так. Мне
действительно жаль, правда, но я не понимаю, зачем тебе-то туда ехать? Что ты
будешь там делать, скажи на милость?
– Тимур, мне надо знать, что произошло.
– О, черт. Хорошо, поехали. Отговаривать тебя –
напрасный труд.
Наверное, Тимур был прав, не стоило срываться среди ночи,
менты и без меня прекрасно разберутся, а подробности трагедии я узнаю через
несколько часов. Только странное дело, у меня было чувство, что в гибели Вики
есть и моя вина. Чего я не увидела, не поняла?
– Кончай казниться, – не выдержал Тимур, когда мы
выехали из города. Он действительно хорошо меня знал и все понял правильно,
хотя я не произнесла ни слова. – Ты-то здесь при чем?
– Давай для начала узнаем, что произошло.
Калитка была открыта, возле ворот припарковано штук семь
машин, две из них милицейские. Охранник мутно посмотрел на нас, но не решился
спросить, к кому мы и по какой надобности. Народу понаехало достаточно, и он не
знал, следовало нам быть там или нет.
Мы быстро пошли по асфальтовой дорожке. Возле первого
корпуса толпились люди. Я увидела Фельцмана, он был в костюме, руки засунул
глубоко в карманы пиджака, лицо совершенно потерянное. Рядом с ним стояли три
женщины в белых халатах и охрана. Двое мужчин в форме обсуждали что-то, понизив
голос. Из окон первого этажа за происходящим с любопытством наблюдали пациенты.
Между кустами и стеной дома в свете фонаря я увидела белое пятно простыни с
контурами тела.
Я вдруг представила Вику такой, какой видела ее в первый и
последний раз: хрупкую девочку с огромными глазами, трогательную и беззащитную.
Корзухин стоял на коленях перед ее телом и беззвучно плакал, закрыв лицо
руками. Над ним склонилась врач.
– Владимир Сергеевич…
Он резко вскинул голову, повернулся к ней и в этот миг
увидел меня: лицо его застыло. Мгновение мы смотрели в глаза друг другу, я
поспешно отвела взгляд. Он выпрямился и сказал, продолжая смотреть на меня:
– Это вы… вы убили моего ребенка…
– Владимир Сергеевич, – встрепенулась женщина, что
стояла рядом. – Прошу вас…
Он отвернулся, сделал несколько шагов в сторону, но увести
себя не позволил. Тимур схватил меня за руку.
– Мужик просто не в себе…
– Разумеется, – кивнула я. – У него погибла
дочь.
К сотрудникам, что приехали по вызову, вскоре присоединились
ребята из следственного отдела, среди них нашлись знакомые. Корзухина все-таки
увели, и я смогла выяснить, что произошло. Девочка хотела сбежать из клиники.
Как она сделала это в прошлый раз, оставалось загадкой, в этот Вика попыталась
выбраться через окно на пожарную лестницу, что находилась метрах в двух правее,
но сорвалась и упала. Падение со второго этажа вряд ли привело бы к смерти, не
упади она так неудачно: виском на каменный бордюр, отделявший асфальтовую
дорожку вокруг здания от клумбы. Дверь своей комнаты Вика подперла стулом,
чтобы ей не могли помешать. Впрочем, предосторожность была излишней, по ночам к
пациентам являлись только по вызову. За тем, как она вылезала из окна,
наблюдали двое ребят из корпуса напротив, ее падение они тоже видели, о чем
сбивчиво и весьма эмоционально рассказали. Как выяснилось, ребята в ту ночь не
спали, играли в карты, пользуясь тем, что правила в клинике были не очень
строгие, скорее даже наоборот. Случайно взглянув в окно, они увидели Вику и
дальше следили за ее действиями с большим интересом. Даже поспорили: сбежит она
на этот раз или нет.
Фельцман, пока я выясняла детали трагедии, бестолково
топтался рядом, вроде бы даже не узнав меня, и, время от времени, бормотал:
– Какой удар…
– Несчастный случай, – пожал плечами пожилой
капитан. – Все яснее ясного. Девчонка хотела сбежать, и вот, пожалуйста.
Отца жалко. Доконают мужика эти передряги. Девчонка, видно, была… – Он
запнулся, не находя подходящего слова. – Не зря он ее сюда отправил. Дети…
кому радость, а кому сплошное горе. На вас-то он чего наехал? – понизив
голос, спросил он меня.
– Я недавно разговаривала с его дочерью, хотела кое-что
прояснить, это касалось гибели ее матери. Ему пришлось отправить ее сюда после
разговора со мной.
– Вот как… Понятно. Тут никто не виноват, –
вздохнул он.
Конечно, он прав. Но что-то мешало мне с этим согласиться
вопреки всякой логике.
Мы с Тимуром возвращались к машине, когда из темноты
позвали:
– Тимур Вячеславович…
Из-за ближайших деревьев показалась Мария Игнатьевна,
тревожно оглядываясь. Она быстро приблизилась, шаги ее громко отдавались в
ночной тишине, наверное, поэтому она досадливо поморщилась. Окликнула она
Тимура, но теперь обращалась ко мне:
– Вот это я нашла в комнате Вики. Может, я поступаю
неправильно, но я подумала, вам надо это увидеть.
Из кармана халата она достала свернутую трубочкой тетрадь и
протянула мне.
– Дневник Вики? – спросила я.
– Нет. Посмотрите сами.
Я открыла тетрадь, в свете фонаря быстро ее просмотрела.
Тетрадь в сорок восемь листов, в клетку, на каждой строчке повторенное сотни
раз: «Я люблю тебя. Я люблю тебя».
