Роса, которую она утром слизала с клинка кордика и камней,
только еще больше усилила жажду.
Когда солнце взошло, она уснула в наплывающем тепле.
Разбудила ее жара. Она встала, чтобы идти дальше.
Обморок случился через неполный час. Когда она пришла в
себя, солнце стояло в зените, палило. У нее не было сил искать тени. Не было
сил встать. Но она встала.
Шла. Не поддавалась. Почти весь день. И часть ночи.
Самую сильную жару снова проспала, приткнувшись под
наклонным, зарывшимся в песок камнем. Сон был плохой и мучительный – ей снилась
вода, вода, которую можно было пить. Огромные, белые, все в водяном тумане и
радуге водопады. Поющие потоки. Маленькие лесные ключи, окруженные купающимися
в воде папоротниками. Пахнущие влажным мрамором дворцовые фонтаны. Омшелые
колодцы и полные ведра воды… Капли, стекающие с тающих сосулек льда… Вода.
Холодная живительная вода, от которой ломит зубы. Ах, какой же у нее чудесный,
неповторимый вкус…
Она проснулась, вскочила и пошла туда, откуда пришла. Она
возвращалась, качаясь и падая. Ей необходимо было вернуться! Ведь она же прошла
мимо воды! Прошла, не остановилась. Мимо шумящего меж камней потока! Как она
могла быть такой безрассудной!
Она взяла себя в руки. Встряхнулась.
Жара ослабла, приближался вечер. Солнце указывало на запад.
Горы. Солнце не может, не должно, не имеет права быть у нее за спиной. Цири
отогнала мираж, сдержала слезы. Повернулась и пошла к горам.
Шла всю ночь, но очень медленно. Ушла совсем недалеко,
засыпая на ходу. Ей снилась вода. Восходящее солнце застало ее сидящей на
каменной глыбе, уставившейся на клинок кордика и обнаженное предплечье.
Ведь кровь – жидкость. Ее можно пить.
Она отогнала миражи и кошмары. Облизала покрытый росой
кордик и пошла дальше.
Обморок. Очнулась она от жара, пышущего от солнца и
раскаленных камней.
Впереди, за дрожащим от жары занавесом, проступала рваная,
зубчатая цепь гор.
Горы были ближе. Гораздо ближе.
Но у Цири уже не было сил. Она села.
Кордик, зажатый в руке, отражал солнце, горел огнем. Он был
острым. Она знала об этом.
«Зачем ты мучаешься, а? – спросил кордик серьезным,
спокойным голосом педантичной чародейки по имени Тиссая де Врие. – Зачем
обрекаешь себя на страдания? Покончи с этим наконец!»
«Нет. Не поддамся».
«Ты же не выдержишь. Знаешь, как умирают от жажды? Ты
вот-вот сойдешь с ума, и тогда уже будет поздно. Тогда ты уже не сможешь с этим
покончить».
«Нет. Не поддамся. Выдержу».
Она спрятала кордик в ножны. Встала, покачнулась, упала.
Встала, покачнулась, пошла вперед.
Над собой, высоко в желтом небе, увидела коршуна.
Очнувшись, она не могла вспомнить, когда упала. Не помнила,
как долго лежала. Подняла глаза. К кружащему над ней коршуну присоединились еще
два. У нее не было сил встать.
Было ясно: конец. Она восприняла это спокойно. Даже с
облегчением.
Что-то к ней прикоснулось.
Что-то легонько и осторожно ткнулось ей в руку. После
долгого одиночества, когда ее окружали лишь мертвые и неподвижные камни, это
прикосновение, несмотря на усталость, заставило ее резко вскочить, во всяком
случае, она попыталась вскочить. То, что к ней прикоснулось, фыркнуло и с
громким топотом отбежало.
Цири с трудом села, протирая фалангами пальцев загноившиеся
уголки глаз.
«Ну вот я и спятила», – подумала она.
В нескольких шагах от нее стояла лошадь. Цири заморгала.
Нет, это не был мираж. Это действительно была лошадь. Лошадка. Молодая лошадка.
Почти жеребенок.
Она пришла в себя. Облизала запекшиеся губы и кашлянула.
Лошадка подпрыгнула и отбежала, шурша копытами по гравию. Она двигалась очень
странно, и масть у нее тоже была непривычной: то ли буланая, то ли серая. Но,
возможно, так только казалось, потому что солнце освещало ее сзади.
Лошадка фыркнула и подошла на несколько шагов. Теперь Цири
видела ее лучше. Настолько лучше, что, кроме действительно непривычной масти,
сразу же заметила и странные неправильности строения – маленькую головку,
необычно стройную шею, тоненькие бабки, длинный и густой хвост. Лошадка
остановилась и взглянула на Цири, повернув голову боком. Цири беззвучно
вздохнула.
Из выпуклого лба лошадки торчал рог длиной не меньше двух
пядей.
«Невозможная невозможность, – подумала Цири, приходя в
себя и собираясь с мыслями. – Ведь единорогов уже нет на свете, ведь они
же вымерли. Даже в ведьмачьей книге в Каэр Морхене не было единорога! Я читала
о них только в „Книге мифов“ в храме… Да и в Рhysiologus’е, который я
просматривала в банке господина Джианкарди, была картинка, изображающая
единорога… Но тот единорог больше походил на козла, чем на лошадь, у него были
косматые бабки и козлиная борода, а рог был, пожалуй, длиной в два локтя…»
Цири удивилась, что так хорошо все помнит, помнит события,
происходившие сотни лет назад. Голова закружилась, внутренности скрутила боль.
Она застонала и свернулась в клубок. Единорог фыркнул и сделал к ней шаг,
остановился, высоко поднял голову. Цири вдруг вспомнила, что говорили о
единорогах книги.
– Можешь подойти… – прохрипела она, пытаясь
сесть. – Можешь, потому что я…
Единорог фыркнул и умчался, размахивая хвостом. Но недалеко.
Через минуту остановился, мотнул головой, копнул копытом и громко заржал.
– Неправда! – в отчаянии застонала она. –
Ярре только один раз поцеловал меня, а это не в счет. Вернись!
От усилий у нее потемнело в глазах, она бессильно упала на
камни. Когда наконец сумела поднять голову, единорог уже снова был близко.
Внимательно глядя на нее, он наклонил голову и тихо фыркнул.
– Не бойся меня… – шепнула она. – Не надо,
ведь… ведь я же умираю…
Единорог заржал, тряхнул головой. Цири потеряла сознание.
Когда она очнулась, никого рядом не было. Застывшая,
измученная жаждой, голодная и одинокая… Единорог был миражем, призраком, сном.
И исчез, как исчезают сны. Она понимала это, признавала и все-таки чувствовала
обиду и отчаяние, словно это видение и правда существовало, было рядом – и вот
бросило ее. Как бросили все остальные.
Она хотела встать, но не могла. Прижалась лицом к камням.
Медленно протянула руку к бедру, нащупала рукоять кордика.
«Кровь – жидкость. Я должна напиться».
