Тем более что сейчас этот человек был настроен явно
недружелюбно.
— Я вспомнил вас… — забормотал Верстовский. —
Вы… вас, кажется, зовут полковник Неумывайло… или Неунывайло…
— Не надо присваивать мне внеочередные звания! —
прорычал мужчина и сильно встряхнул Антона Антоновича. — Я — майор
Несгибайло, я задал вам конкретный вопрос и жду такого же конкретного ответа!
— Да… — пробормотал Антон Антонович, — я
понимаю… только, если можно, войдем ко мне в квартиру… а то, вы понимаете, у
меня такие любопытные соседи…
Действительно, дверь соседней квартиры слегка приоткрылась,
и Леня заметил высунувшееся в щелку любопытное ухо.
Он подкрался к приоткрытой двери и неожиданно гаркнул в
торчащее ухо:
— У вас суп выкипел!
— Ой! Правда! — взвизгнул за дверью женский голос,
дверь захлопнулась, из-за нее донеслись удаляющиеся шаги.
— Пойдемте в квартиру, — проговорил «майор
Несгибайло», очистив территорию от противника.
Антон Антонович с тяжелым вздохом отомкнул все замки и
запоры и пропустил «сотрудника органов» в свое холостяцкое жилище.
— Сейчас у вас никто не проживает? — осведомился
Маркиз, прямиком проходя в кабинет гравера.
— Нет, — тот снова вздохнул, — Коля… вы его
видели… он покинул меня после того случая…
— Гламурный молодой человек, — проговорил Леня то
ли с неодобрением, то ли с интересом исследователя. — Ну что ж, по крайней
мере нам никто не помешает. Итак, я жду ответа на свой вопрос.
— Да, — Антон Антонович потупился, — я
действительно сделал две марки… по просьбе заказчика… ведь понимаете — основная
работа — это изготовление клише. А когда клише готово, бумага найдена, сделать
один оттиск или два — это практически безразлично…
— Почему же вы не сказали мне этого в прошлый раз?
— Ну во-первых, Прохор Петрович взял с меня честное
слово, что я никому, ни одной живой душе… а потом, вы меня об этом и не
спрашивали!
— Я просил вас рассказать все… — протянул Маркиз,
не сводя глаз со своего собеседника. — Рассказать все, что вы знаете…
надеюсь, теперь-то вы ничего от меня не утаили?
— Ничего! — чересчур поспешно выпалил гравер.
Глаза его при этом подозрительно бегали.
— Как вы сказали? — насторожился Маркиз. —
Когда клише готово, бумага найдена, сделать один оттиск или два — практически
безразлично?
Он вспомнил книгу об артистах императорских оперных театров
с поврежденным форзацем. На листе не хватало довольно большой части…
— Признавайтесь, сколько оттисков вы сделали на самом
деле? — спросил он, сверля Антона Антоновича пронзительным взглядом профессионального
следователя.
— Три!.. — ответил тот, растерявши??ь, и тут же
прикусил язык. Однако слово, как известно, не воробей.
— Три? — переспросил Маркиз, сурово сдвинув
брови. — На этот раз вы сказали правду?
Гравер энергично закивал.
— Ну что ж, кажется, я вам верю, как говорил великий
режиссер Станиславский… но зачем, скажите, зачем вы сделали третий экземпляр?
— На всякий случай… — Антон Антонович смущенно
потупился и добавил: — Уж очень хорошо у меня получилось… захотелось оставить
себе образец работы…
— Хотелось бы верить, — вздохнул Маркиз, — но
что-то мне подсказывает, что у вас были насчет третьей марки другие планы.
Подозреваю, что у вас на нее имеется покупатель…
— Честное благородное слово… — начал гравер.
— Вот только не надо этого! — отмахнулся
Маркиз. — Все равно не поверю! А вот марку придется отдать…
— Обязательно? — Антон Антонович жалостно
вздохнул.
— Обязательно! — отрезал Маркиз. — В
интересах следствия. Вы не забыли, что над вами все еще висит дамоклов меч в
виде целого букета статей Уголовного кодекса?
Антон Антонович тоскливо вздохнул и опустился на колени
рядом с Леней.
— Что это вы надумали? — Леня попятился. — Не
надо пытаться меня разжалобить! Это бесполезно!
— А я и не пытаюсь, — пропыхтел снизу Антон
Антонович, — я доставаю… достаю марку!
Он перевернул один из стульев кверху ножками.
К каждой ножке снизу был подклеен аккуратный фетровый
кружочек — чтобы стулья не царапали ценный паркет и легче передвигались по
нему. Антон Антонович подколупнул один из кружков ногтем, наполовину оторвал
его и вытащил из-под фетра маленький красноватый бумажный прямоугольник.
— Вот она! — Гравер поднялся на ноги и протянул
Маркизу марку. — Вы учтете мое добровольное сотрудничество?
— Следствие учтет, — пообещал Леня, рассматривая
марку.
— Правда, она восхитительна? — прошептал Антон
Антонович, заглядывая через Ленино плечо. — Это одна из моих лучших работ!
Хотя все же я не понимаю…
— Чего вы не понимаете? — спросил Маркиз, убирая
красноватый прямоугольник в свой бумажник.
— Не понимаю, почему люди платят такие огромные деньги
за сущую ерунду. Ну допустим, картина — это произведение искусства, она
действительно очень красива… или драгоценные камни… они искрятся, переливаются…
это еще как-то можно понять. Но почему так дорого стоит какой-то клочок бумаги,
на котором по ошибке напечатали что-то не то… или случайно оказался лишний
зубчик…
— Это вопрос договоренности, — проговорил
Леня, — договоренности между людьми. Точно так же, как бумажные деньги.
Ведь бумажная купюра тоже не представляет сама по себе никакой ценности — ее
нельзя съесть, в нее нельзя одеться… самое большее, что ею можно
сделать, — разжечь костер. Но люди договорились между собой, что за эту
бесполезную бумажку можно получить и еду, и одежду, и жилье, и даже здоровье и
жизнь… ведь за деньги действительно можно спасти жизнь — или, наоборот, можно
нанять убийцу, который отнимет жизнь у другого человека! Точно так же и эта
марка… люди договорились, что она дорого стоит… Впрочем, мы с вами
заговорились! Меня ждут важные дела!
— Подай ключ на три восьмых! — Ухо высунул руку
из-под днища микроавтобуса. Сергей вложил в руку нужный ключ и снова нырнул под
капот.
Сейчас вряд ли его узнали бы прежние знакомые: в
промасленной спецовке, с перемазанными мазутом руками и с черной бейсболкой на
голове, он нисколько не был похож на прежнего элегантного бизнесмена с
седеющими висками, в белоснежной рубашке и тщательно отглаженном костюме.
Поселившись в квартирке над гаражом, Сергей первый день
провалялся на кровати, бездумно глядя в потолок, покрытый пылью и ржавыми
потеками. Все тело болело от побоев, левый глаз заплыл, а когда Сергей
отважился заглянуть в осколок зеркала, валявшийся на подоконнике, то ему
немедленно захотелось, чтобы и правый глаз заплыл тоже. Желаний не было
никаких, то есть одно было — ослепнуть, оглохнуть и вообще никак не реагировать
на окружающую действительность.
