Случаются длинные дни, когда по причине интенсивности событий, а главное – яркости и мощи переживаний, которые идут чередой одно сильнее другого, кажется, что утро было очень давно, или даже кажется, что оно было вчера. Вот таким было для нас 24 июля – день нашей встречи и знакомства с Землей Франца-Иосифа.
Скажу просто: Земля Франца-Иосифа – это чудо. Не одно из многочисленных приятных и радостных чудес, которых в мире много, а такое большое, значительное, непростое и даже суровое, но настоящее чудо. Мы вчера посмотрели всего несколько островов, совершили несколько высадок, и ясно, что только едва прикоснулись, одним глазком увидели самый краешек огромного и удивительного феномена под названием архипелаг Земля Франца-Иосифа. Но после того, что мы видели вчера, никогда больше люди, болеющие Арктикой, все эти полярные учёные, полярные лётчики, местные моряки, метеорологи, которые жить не могут без Севера и для которых Земля Франца-Иосифа является жемчужиной Арктики, – никогда больше они не будут казаться мне чудаками, которые любят что-то холодное, странное и некрасивое.
Вчера я многократно убедился, что Арктика прекрасна.
Хорошо, что у меня нет с собой фотоаппарата. Кое-что снимаю на телефон. Я специально не взял с собой хорошую камеру – и правильно сделал. Никакая оптика, никакая самая лучшая аппаратура не сможет передать то, что видит здесь глаз, то, что слышит ухо, и то, что удается вдохнуть. Все фотографии Арктики, которые я видел прежде и которые вижу здесь у тех, кто беспрерывно снимает, – это только иллюстрации, а точнее, памятки для фотографирующего, чтобы было что пересмотреть спустя какое-то время. Я представляю, с какими трудностями столкнутся вернувшиеся из нашего путешествия люди, когда будут показывать свои фотографии друзьям, коллегам и ждать того восторга, какой испытывали сами, когда снимали и видели то, что вчера нам предъявила Арктика.
Я тоже в своих рассказах буду краток, потому что понимаю, что мои словесные возможности ничтожно малы для того, чтобы описать увиденное. Но хотя бы заинтриговать попытаюсь.
Осталось всего десять минут от уходящих суток 25 июля. Наш корабль дал свой хриплый и чуть простуженный гудок, теряя из виду Землю Александры. В каюте, где я сейчас диктую это письмо, тепло, за иллюминатором тяжёлое северное небо. Периодически слышен и чувствуется скрежет. Это «Профессор Молчанов» расталкивает льды.
Русская Арктика. День девятый
26 июля, 14.35 по московскому времени. Идём со скоростью узлов десять. Штиль, но качает довольно прилично. Волны плавные, но не маленькие. Очень плотный туман. Видно метров 40–50 от борта. На борту тишина, все сонные. Свободные от корабельных работ и те, кого не сломил послеобеденный сон, смотрят фильм Данелия «Кин-дза-дза!». Вот закончу это письмо и присоединюсь к просмотру… Обратный путь всегда таков. Особенно когда понимаешь, что этот путь не близкий и ускорить его невозможно.
А позавчера на борту царили совершенно другие настроения. Позавчера был очень ранний подъём. В 6 утра все, кто был в силах, и те, кто был обязан, поднялись и стали готовиться к высадке на остров Хейса. Там находится научная станция и самое северное российское почтовое отделение. На этой станции сейчас работает четыре человека, точнее, до нашего прихода на ней работали четыре человека, теперь их пять. Мы оставили на острове Ваню. Ваня – сотрудник национального парка, и его оставили там для мониторинга. Хоть убейте, не пойму, что это значит в здешних условиях.
Люди, которые живут и работают на этой станции, не видели других людей четыре или пять месяцев. Для них у нас на борту был увесистый и объёмный груз – в основном продукты. Я поинтересовался, что же они едят. Мне сказали, что по большей части это консервы и что-то сушёное. То, что мы привезли, для них было скорее радостью и лакомством: свежая картошечка, немного моркови, соки в пакетах, несколько упаковок газированной минеральной воды, молоко, сладкие йогурты, кексы и пирожные в упаковках, немного фруктов. Всё это напоминало этакий груз для праздника в детском саду. Ещё со станции особо просили привезти ржаного хлеба. Лично мне доверили доставить нашим полярникам пластмассовое ведро с квашеной капустой. Я очень ответственно отнёсся к этому заданию.
Я ожидал, что, когда мы будем высаживаться, нас будут радостно встречать истосковавшиеся по общению и свежим лицам люди. Мне почему-то казалось, что они там, на станции, с вечера вышли к берегу и ждут нашего прихода, нетерпеливо вглядываясь в горизонт. Но на берегу нас никто не ждал.
Когда-то на острове Хейса находилась не просто большая, а огромная станция. Здесь до середины девяностых годов работала обсерватория и было много других научных лабораторий. Станция в лучшие времена могла принять и разместить до 250 человек. И даже на зимовку здесь оставалось более сотни. Когда-то это был почти городок с улицей, фонарями, центром и окраиной. Удивительно и красиво место, на котором люди разместили станцию. Буквально метрах в ста от морского берега находится большое и почти идеально круглое озеро. По той причине, что на станции в основном работали люди, связанные с космосом, то есть работники обсерватории, озеро, которое очень похоже на некий лунный кратер, назвали Космическим. Такую большую станцию разместили здесь именно из-за этого озера. Как ни удивительно звучит, но среди постоянных снегов и льда проблема пресной воды и её стабильное наличие является довольно редким делом. Да это и понятно. Маленькие озерца перемерзают, а попробуй-ка нарубить льда или накрошить айсберг на сто человек. Так что возле этого удивительного озера построили большой лагерь и, конечно же, превратили красивейшее место в чудовищный и на многие сотни метров вокруг жилья обезображенный пейзаж. Зрелище просто кошмарное!
Высаживались мы в сильном тумане, и сначала на берегу удалось разглядеть только большое безобразное здание котельной, а потом из белой пелены стали проступать отчаянно некрасивые деревянные строения некогда жилых домиков. Домики эти с одной стороны были почти до окон засыпаны тяжёлым прошлогодним снегом. На проталинах стояли лужи и блестела чёрная жидкая грязь. Именно грязь! Мокрую девственную землю грязью назвать язык не повернётся, но здесь это была грязь, потому что на ней были видны следы колёс машин, которые проехали тут больше десяти лет назад, и свежая колея от трактора, который, как выяснилось, есть на станции и ещё способен двигаться. Без этих следов на проталинах была бы просто земля. А тут после корабельной чистоты, чистой морской воды и привычного глазу голубоватого льда, не хотелось ступать в грязь, которую намесила техника. От этой техники не то что след простыл, след-то как раз не простыл, следы как раз остались… Только техника сгнила, в труху превратились колёса, которые проехали по здешней земле, но раны, оставленные этими колёсами, до сих пор не заживают и создают ощущение грязи, то есть чего-то отталкивающего, неприятного…
Именно эти следы, эта грязь особенно наглядно и убедительно продемонстрировали мне, как нежна и хрупка Арктика. Я, конечно, ещё в школе слышал от учителя географии о том, что, если проехать по тундре на вездеходе, след не зарастёт многие десятки лет. Вот я и увидел такие следы. Это ужас. Когда-то человек жил и работал в Арктике с размахом.
