— А ему лучше? — Селена не хотела слушать про жертвы, она хотела знать, как там Данила.
— Медсестра сказала, что лучше, но не такой же ценой, девочка моя!
Любой ценой, если понадобится. Особенно сейчас, когда она знает, что с ней происходит и как с этим бороться. Надо только научиться себя контролировать, вовремя останавливаться. С обычными пациентами у нее получалось, внутренний фильтр всегда срабатывал четко. Но то обычные пациенты, а это Данила, ее Оборотень!
— Выпей! — Анна Павловна протянула ей чашку зеленого чая и плитку шоколада. — И знаешь что, проконсультируйся на всякий случай с эндокринологом. Как говорится, береженого и бог бережет.
— Проконсультируюсь, — пообещала Селена.
Вот она и научилась давать невыполнимые обещания. Зачем ей эндокринолог, когда она и так знает причину своей болезни!
Силы возвращались медленно. Гораздо медленнее, чем ей этого хотелось бы. Даже чай и шоколад не помогали. Наверное, придется последовать примеру Элеоноры и всерьез заняться йогой. Тетя говорит, что йога помогает очиститься и пополнить запасы энергии. Энергии ей как раз и не хватает. Энергии, а еще веры…
* * *
С тех пор как в его жизни появилась Селена, мысли о самоубийстве отошли на второй план, приобрели статус запасного варианта. Данила сам себе дал отсрочку.
Что-то она такое особенное сделала, эта девочка с разноцветными глазами! Не жалея и не утешая, сумела вселить в него робкую надежду. Нет, не в окончательное выздоровление, но возможность приспособиться к новой жизни.
Общаться с Селеной было легко. Данила не мог до конца понять, что именно ею движет, но точно знал, что это не жалость. Жалостью тут и не пахло. Иногда ему казалось, что Селена относится к их зарождающейся дружбе как к научному эксперименту, возможности проверить собственные силы и его резервные возможности. Именно на эти мифические резервные возможности она и делала основную ставку. А он делал ставки исключительно на ее способности. Уже после третьего сеанса Данила понял: то, что делает Селена, далеко от официальной медицины. Селена умела убивать боль одним лишь только прикосновением. Нет, не так! Селена умела забирать его боль, и это было уже гораздо хуже. Он видел, какой она становится после этих сеансов. Видел дрожащие руки, испарину на лбу, точно пеплом припорошенную кожу. Но было и другое, главный индикатор того, что Селене физически плохо…
На вторую их встречу она пришла без контактных линз. С разноцветными глазами, она оказалась похожа на ту Селенку Савицкую, которую он помнил. Это было неожиданно и красиво. До того момента, пока по-прежнему сильная, но уже усмиренная боль не начала покидать тело Данилы. Глаза Селены изменились, цвет уходил из них с той же стремительностью, с которой уходила боль, а когда все закончилось, перед Данилой сидела серолицая и сероглазая незнакомка…
Если бы он был настоящим мужиком, он отказался бы от этих сеансов. Данила уже почти было решился, но ночью боль вернулась и утром решимость его оставила. Не мужик… Жалкий беспомощный овощ, питающийся чужой энергией… Слабак!
Однажды Данила спросил, есть ли хоть крошечный шанс, что он сможет ходить, пусть не сейчас, пусть в отдаленном будущем. Селена долго молчала, даже не смотрела в его сторону, и молчание это было красноречивее любых слов.
— На сегодняшний день нет методик, способных поставить тебя на ноги. — Наконец она заговорила, осторожно подбирая слова. — Но медицина не стоит на месте. Каждый день совершаются новые открытия. Понимаешь, Данила?
— Понимаю, — усмехнулся он, запихивая отчаяние в самый дальний уголок души. — Ты говоришь о том, что нельзя терять надежду.
— Надежда нужна обязательно, но это не все. Ты не должен терять форму!
Данила кивнул, сдернул с ног больничную простыню, спросил, теперь уже язвительно:
— Тебе не нравится моя форма?
Селена залилась краской. Странная реакция для практикующего врача.
— У тебя замечательная форма, — наконец, сказала она. — Но если ничего не делать, есть большая вероятность, что все изменится.
— В какую сторону изменится?
— В худшую. От длительного бездействия твои мышцы начнут атрофироваться, связки утратят эластичность.
— Веселенькие перспективы. — Он посмотрел на свои пока еще мускулистые ноги.
— Это реальные перспективы, Данила. Чаще всего именно так и происходит.
— А в моем конкретном случае?
— В твоем случае возможны варианты. Это очень тяжело, я понимаю. Многие, оказавшись в такой же ситуации, предпочитают махнуть на себя рукой, уйти в болезнь.
— И что же я должен делать? — спросил Данила. — Как держать себя в форме?
— Прежде всего, не отлынивай от занятий лечебной физкультурой.
— Я не отлыниваю.
— Отлыниваешь, я сама видела! — Селена нахмурилась. — Данила, если ты сам не захочешь, тебе никто не сможет помочь. Никто тебе ничего не должен.
— Это я уже понял, — усмехнулся он, пытаясь усмирить рвущееся наружу отчаяние. — Хорошо, не отлынивать от лечебной физкультуры — это раз. — Он загнул указательный палец.
— Массаж — это два. Физиотерапия — это три. И сила воли — это четыре.
— И как долго я должен заниматься всей этой… всеми этими мероприятиями?
— Постоянно.
— Постоянно?! Ты хочешь сказать, что ради какой-то там призрачной перспективы я должен изо дня в день истязать себя?! А есть ли смысл?
Селена заправила за ухо длинную челку, сказала жестко:
— Мы уже решили, что никто никому ничего не должен. Тебе не нужны призрачные перспективы? Ну что же, это твое право.
Ему вдруг стало очень обидно за эту ее холодную отстраненность. Обидно понимать, что ты не друг, а всего лишь подопытный кролик.
— Так зачем же ты со мной возишься, если никто никому ничего не должен?
— А у меня есть долг, — она вдруг улыбнулась.
— Ага, клятва Гиппократа и прочая ерунда…
— Клятва Гиппократа — это не ерунда, но у меня есть еще один долг. Однажды ты меня спас от пиявок.
— От кого я тебя спас?!
Селена покраснела, а ее разноцветные глаза от смущения засветились ярким, ну точно неоновым, светом.
— От пиявок. Я их боюсь до ужаса, а ты перенес меня через речку.
Даниле понадобилось время, чтобы вспомнить этот свой подвиг, таким незначительным и таким детским он был.
— О да! Это действительно неоплатный долг! Шутишь, Селена?
— Не шучу. Я очень ответственная.
— Я бы даже сказал, гиперответственная.
— Ну, так что ты решил?
— Насчет чего?
— Насчет призрачных перспектив.
