— Бизнес до сих пор мой. Я просто немного отстранился.
— Пока не решишь, что будешь с ним делать?
— Да, — уклончиво ответил он.
— А что ты сделаешь со своим домом?
— С которым?
— Сколько их у тебя?
— Несколько.
Действительно…
— Я про тот, что в Литтл Сомерфорде.
— Ничего не сделаю.
— Ох. — Она нахмурилась.
— Что?
— Ну, я знаю, это твой дом… Я зря лезу в твои дела, но мне жаль, что такое милое местечко остается пустым и заброшенным.
Она почувствовала удары его сердца.
— Он не заброшен. Дважды в неделю приходит садовник, и я нанял смотрителя на неполный день.
— Хорошо. — Лаура закусила губу, игнорируя мысль, что Мэтта нужно расспрашивать осторожно. — Возможно, я неверно выразилась… Скорее, нелюбимый дом.
— Нелюбимый? Это просто дом. Его не надо любить.
Она вздохнула и улыбнулась:
— Все здания заслуживают любви. Как давно он у тебя?
— Восемь лет.
— И сколько времени ты там провел?
— Не очень много.
— Это объясняет эмоциональное отторжение.
Его лицо напряглось.
— Я слишком занят.
— Это не объяснение. — Лаура фыркнула. — Спорю, ни один свой бизнес ты бы не забросил.
— Верно. Но я не собираюсь получать прибыль от дома.
— Тем лучше. Знаешь, — задумчиво произнесла она, — если бы у меня был такой дом, я бы не смогла быть где-то еще.
— К сожалению, я не могу позволить себе такую роскошь.
— Мое сердце разрывается от знания, что такой дом приходит в негодность. Если ты не собираешься поддерживать его и почти не бываешь там, то зачем он тебе?
Мэтт поднял глаза:
— Мне нравится, что он у меня есть.
— Вроде определенного символа твоего статуса? — Она распахнула глаза.
Он жестко на нее посмотрел, и сердце Лауры сжалось.
— Если хочешь…
— О, бедный домик, — пробормотала она. — Неудивительно, что ему одиноко.
— Одиноко? — Его голос звучал так, будто она сказала чепуху.
— Да, одиноко. Такой дом должен быть живым. Наполненным смехом, жизнью, семьей. По нему должны бегать детишки…
Он напрягся, и Лаура почувствовала, как вновь вокруг него вырастает барьер.
— Возможно.
— У тебя вообще есть семья?
— Небольшая. Я единственный сын. Отец умер от рака, когда мне было шестнадцать, а мать живет в Лондоне.
— А тебе не бывает одиноко?
Мэтт застыл.
— Нет, — резко ответил он. — Мне лучше, когда я один.
В груди все сжалось от его жесткого взгляда.
— Как грустно, — мягко сказала она.
Тут он перекатился, оказавшись сверху, и сердце Лауры вновь бешено заколотилось, дыхание стало чаще.
— Так давай прогоним грусть, — тихо сказал он, опуская голову и накрывая ее губы поцелуем.
Мэтт наблюдал за спящей Лаурой. Смотрел, как лунный свет превратил ее волосы в серебро, слушал ее дыхание на своей груди.
Ее грудь поднималась и опускалась, и с каждым вздохом слабела еще одна часть его так тщательно контролируемой жизни.
Как он мог быть так невнимателен? Что такого было в Лауре, что он ослабил защиту и рассказал ей столь много о себе?
Он ничего не чувствует. Не чувствовал годами. Ему не нужно, чтобы она спрашивала его о решениях, принятых много лет назад.
Так почему же?..
Почему она заставила его сомневаться в своей роли короля Сассании? Почему поколебала его уверенность в преимуществе одиночества? И что это за ерунда: его дом нуждается в любви?
Скрепя сердце Мэтт велел себе не быть смешным.
Его роль в стране очевидна. Ему нравилось быть одному. И то, что он не навещал дом, который был куплен для жизни с женой и детьми, ничего не значило.
Лаура и ее псевдотерапия могут идти куда-нибудь подальше! Ему это не нужно. Ему хорошо так, как есть.
Так почему же он рассказал ей больше, чем считал нужным?
Сердце Мэтта тяжело билось. Чувствуя беспокойство, он тихонько освободился из ее объятий, спустил ноги с кровати и встал. Быстро оделся, провел рукой по волосам.
Взглянув на ее рот, который слегка подергивался во сне, он подавил желание сбросить одежду и вернуться к ней в постель.
Такие мысли ведут к безумию.
Ему нужно было время, чтобы собраться. Призвать остатки контроля и решить, что с этим всем делать.
«Выходом будет работа», — думал он, направляясь к двери. Работа всегда была выходом. И если ни Лаура, ни его влечение к ней и не собираются исчезать, то, возможно, физическая дистанция — не такая уж плохая мысль.
Наверняка где-то в мире должна состояться конференция по обсуждению чего-нибудь.
Лаура почувствовала лучи солнца на лице, осторожно открыла глаза, улыбнулась и потянулась.
Какая ночь! Каждый мускул ее тела пребывал в приятном бессилии. Знакомясь с каждой клеточкой тела Мэтта, она потеряла счет вершинам любви, которых достигала вместе с ним.
Но, кроме впечатляющего секса, еще большее тепло этим утром давал ей факт, что Мэтт наконец раскрылся. Просто раскололся, и гораздо сильнее, чем она могла ожидать.
Что ж, она задавала вопросы, и он не особенно радовался необходимости отвечать. Но, если честно, Лаура и не предполагала, что Мэтт вообще решится что-либо рассказать о себе. Но он сделал это, и равновесие в их отношениях сместилось в ее сторону. Явный прогресс.
Лаура застыла, потянувшись, и ее сердце замерло.
Погодите секунду. Прогресс? Это о чем? С каких пор прогресс имел для нее значение? И с каких пор у них с Мэттом отношения? Это последнее, чего ей хотелось. У нее с Мэттом в планах не было никаких отношений и тем более прогресса. Нет! Между ними был только секс.
Пожалуй, стоит ему об этом сейчас напомнить.
Сгорая от желания, Лаура перекатилась в сторону, уверенная, что уткнется в теплую голую грудь, но взамен встретила лишь прохладный воздух.
Ой! Желание исчезло, как только она увидела, что подушка все еще смята. Холодная. Хм. Многовато для вступления в потрясающие отношения. Отсутствие Мэтта не обещало долгого и неспешного начала дня.
Так же как и записка, которую Лаура внезапно обнаружила на прикроватном столике. Схватив простыню и сжимая ее в руках, она взяла записку и упала обратно на подушки. «Улетел в Афины. Не хотел тебя будить».
