— Не знаю. Думаю, что да. Я ложусь спать рано, а У него привычка читать до одиннадцати или даже до двенадцати.
— В кабинете?
— Да. Или у себя в спальне.
— А она возле вашей?
— Да. Рядом. Нас разделяет только ванная.
— Вы слышали, как он ложился спать?
— Конечно.
— В котором часу это было?
— Я не зажигала свет.
— Больше никакого шума вы не слышали?
— Нет.
— Наверное, утром вы спускаетесь вниз первая?
— Летом я всегда спускаюсь уже в половине седьмого.
— Вы заходили в комнаты?
— Сначала зашла в кухню, чтобы согреть воду. Потом открыла окна. В такое время воздух еще свежий.
— Значит, вы заходили и в кабинет?
— Вероятно.
— А точно не помните?
— Как же, скорее всего, заходила.
— Выбитое стекло было уже вставлено?
— Кажется, да… Конечно…
— Вы не заметили в комнате никакого беспорядка?
— Никакого… Ну, конечно, как всегда, в пепельницах окурки сигар, валяются две-три книги. Не понимаю, что происходит, месье Мегрэ? Как вы видите, я честно отвечаю на ваши вопросы. Я и пришла для того, чтобы на них ответить.
— Потому что вы встревожены?
— Нет. Потому что меня смутил прием, который мой сын оказал вам. А еще потому, что я угадываю: за вашим визитом скрывается какая-то тайна. Женщины больше принимают все к сердцу, чем мужчины. При жизни мужа, когда в доме раздавался какой-нибудь шум, он как ни в чем не бывало лежал себе в кровати, а я вскакивала и бежала узнать, что произошло. Вы меня понимаете? Наверное, ваша жена такая же. В сущности, по этой причине я и пришла к вам. Вы что-то говорили насчет ограбления. Вы, кажется, беспокоитесь за Марию.
— Вы от нее ничего не получили?
— А я и не рассчитываю получить. Вы что-то скрываете, и это меня тревожит. Для меня даже в ночных шорохах нет ничего таинственного. Мне кажется, достаточно посмотреть на вещи трезвыми глазами — и все становится ясно.
Она уверенно глядела на него, и у Мегрэ даже создалось впечатление, что она считает его ребенком, вторым Гийомом. Она словно хотела сказать: «Расскажите все, что у вас на душе. Не бойтесь! Вы увидите, все прояснится».
Мегрэ тоже посмотрел ей прямо в лицо.
— В ту ночь в ваш дом влез один человек.
Глаза старой дамы выражали недоверие, с оттенком сочувствия, словно она жалела комиссара за то, что он все еще верит в оборотней.
— Зачем?
— Чтобы ограбить сейф.
— И он это сделал?
— Он залез в дом, предварительно вырезав стекло, чтобы открыть задвижку.
— Стекло, которое уже разбилось во время бури?
Видимо, он потом его снова вставил?
Она по-прежнему решительно отказывалась принимать его слова всерьез.
— Что же он унес?
— Он ничего не унес, потому что его электрический фонарик вдруг осветил предмет, который он никак не рассчитывал увидеть в этой комнате.
Она по-прежнему улыбалась.
— Что же это за предмет?
— Труп пожилой женщины, который, вполне возможно, мог быть трупом вашей невестки.
— Он вам это сказал?
Мегрэ посмотрел на руки в белых перчатках, которые совсем не дрожали.
— Почему вы не попросите этого человека, чтобы он явился и сам высказал мне эти обвинения?
— Потому что его нет в Париже.
— А вы не можете его вызвать?
Мегрэ предпочел не ответить. Он был не слишком доволен собой. Он даже подумал, не поддался ли и он сам влиянию этой женщины, своей снисходительной невозмутимостью напоминавшей настоятельницу монастыря.
— Я не знаю, о ком идет речь, и у вас об этом не спрашиваю. У вас, конечно, есть основания верить этому человеку. Как же, ведь это взломщик, не так ли? А я всего лишь восьмидесятилетняя старуха, которая никому в жизни не причинила зла. Позвольте же мне, коль я уже об этом узнала, настоятельно просить вас прийти к нам. Я открою вам все двери и покажу все, что вы пожелаете. А мой сын, когда он будет в курсе дела, со своей стороны не станет уклоняться от ответов на ваши вопросы. Когда же вы придете, месье Мегрэ?
Теперь она встала, все так же непринужденно; в ее манере держаться не чувствовалось ничего, агрессивного, разве только в выражении лица немного горечи.
— Может быть, сегодня днем. Я еще не знаю. Ваш сын в последние дни пользовался машиной?
— Вы сможете задать ему этот вопрос.
— А он сейчас дома?
— Вероятно. Когда я уходила, он был дома.
— Эжени сейчас тоже у вас?
— Конечно.
— Благодарю вас.
Он проводил ее до двери. Выходя из кабинета, она обернулась.
— Я хочу попросить вас об одном одолжении, — сказала она мягко. — Когда я уйду, попытайтесь хоть на минутку встать на мое место, забыть, что вы всю жизнь занимаетесь преступлениями. Представьте себе, что это вам неожиданно задают такие вопросы, которые вы задавали мне, что вас подозревают в том, будто вы кого-то хладнокровно убили.
Уходя, она добавила:
— До скорой встречи, месье Мегрэ.
Дверь закрылась, а он с минуту простоял неподвижно, потом подошел к окну и увидел, как старая дама мелкими шажками идет под палящим солнцем, направляясь к мосту Сен-Мишель.
Мегрэ снял телефонную трубку:
— Соедините меня с полицейским комиссариатом в Нейи!
Он вызвал не комиссара, а инспектора, с которым был знаком.
— Ванно? Это Мегрэ. Все в порядке, спасибо! Послушай, что я тебе скажу. Дело довольно деликатное.
Сейчас ты сядешь в машину и поедешь на улицу Ла-Ферм, номер 436.
— К зубному врачу? Жанвье был здесь вчера вечером и говорил мне об этом. Кажется, речь идет об одной голландке?
— Не важно. Дело срочное. Тип этот не слишком любезный, а я не хочу пока брать ордер. Нужно действовать быстрее, пока не вернулась домой его мать.
— А она далеко?
— На мосту Сен-Мишель. Наверное, она сейчас возьмет такси.
— Что мне делать с этим типом?
— Увести его из дома под любым предлогом. Наплети ему что-нибудь. Скажи, например, что тебе нужны его свидетельские показания.
— А потом?
— Потом приеду я. Сейчас уже спускаюсь и сажусь в машину.
— А если дантиста не окажется дома?
