— А теперь, Томми, — сказал я, — ты будешь слоном, а Маккелви будет погонщиком!
— А? — сказал Томми.
Я посмотрел на Маккелви.
— Давай-давай! Залезай!
— Билейн, ты спятил?
— Как знать? Безумие относительно. Кто определяет норму?
— Я не знаю, — сказал Маккелви.
— Залезай давай!
— Ладно, ладно. Но у меня никогда не было таких неприятностей с должниками.
— Залезай, жопа!
Маккелви вскарабкался на Томми. Но свесить ноги ему было трудно. Он чуть вдоль не разорвался.
— Хорошо, — сказал я. — Теперь, Томми, ты слон, и ты повезешь Маккелви по коридору к лифту. Приступай!
Томми пополз из кабинета.
— Билейн, — сказал Маккелви, — я тебе отплачу. Клянусь лобком моей матери!
— Залупись еще раз, Маккелви, и я заткну твой член в мусоропровод!
Я открыл дверь, и Томми со своим погонщиком уполз из кабинета.
Он пополз по коридору, а я, засовывая люгер в карман пиджака, нащупал там что-то — скомканный листок. Я вынул его. Мои письменные ответы на экзамене, когда я пересдавал на водительские права. Все исчеркано красным. Я провалился.
Я бросил бумажку за спину и последовал за моими друзьями.
Мы подошли к лифту, и я нажал кнопку.
Я стоял, напевая мотивчик из «Кармен».
И вдруг вспомнил, как давным-давно прочел в газете о смерти Джимми Фоккса в номере какой-то загаженной гостиницы. Такой бейсболист — и умер среди клопов.
Подошел лифт. Дверь открылась, и я дал Томми пинка. Он вполз в кабину со своим наездником. Там стояли трое, читали газеты.
Продолжали читать. Кабина пошла вниз.
Я спустился по лестнице. Во мне было пятнадцать килограммов лишнего веса. Надо было сгонять.
Я насчитал 176 ступенек и очутился на первом этаже. Остановился у табачного киоска, купил сигару и «Программу бегов». Лифт приближался.
На улице я решительно окунулся в смог. Глаза у меня были голубые, а туфли старые, и никто меня не любил. Но меня ждала работа.
Меня, Ники Билейна, частного сыщика.
5
К сожалению, в этот день меня занесло на бега, а вечером я напился. Но время зря не терял, я мыслил, анализировал факты.
Все были у меня в руках. В любую минуту головоломка могла решиться. Это точно.
6
На другой день я рискнул вернуться в кабинет. В конце концов, какой же ты сыщик без кабинета?
Я открыл дверь — и кого же я вижу за своим столом? Не Селина.
Не Красного Воробья. Маккелви. Он улыбнулся мне приторной фальшивой улыбкой.
— Доброе утро, Билейн, как они качаются?
— Почему ты спрашиваешь? Хочешь взглянуть?
— Нет, спасибо.
Потом он почесал свои и зевнул.
— Ну Ники, мой мальчик, твоя аренда оплачена на год вперед каким-то таинственным благодетелем.
Леди Смерть с тобой играет, раздался голос у меня в голове.
— Кто-нибудь из знакомых? — спросил я.
— Я честью моей матери поклялся никому не говорить.
— Честью твоей матери? Она гусиных шеек перетрогала больше, чем любая птичница!
Маккелви встал из-за стола.
— Спокойно, — сказал я ему. — Если не хочешь очутиться в помойном ведре.
— Мне не нравится, что ты проезжаешься по моей матери.
— А что такого? Полгорода на ней проехалось.
Маккелви вышел из-за стола мне навстречу.
— Еще шаг, — сказал я, — и твоя голова будет дышать тебе в очко.
Он остановился. Когда меня заведут, я страшен.
— Ладно, — сказал я, — давай подробнее. Этот благодетель… он женщина, так или нет?
— Да. Да. В жизни не видел такой красотки!
Глаза у него замаслились, впрочем, они всегда были масленые.
— Ну же, Мак, подробней, говори дальше…
— Не могу. Я обещал. Честью матери.
— Тьфу ты, — сказал я. — Ладно. Убирайся, помещение оплачено.
Маккелви зашаркал к двери. Потом оглянулся на меня через левое плечо.
— Хорошо, — сказал он, — только ты тут не пачкай. Никаких вечеринок, никаких карт, никакой фигни. У тебя еще год. — Он подошел к двери, открыл ее, закрыл ее и был таков.
7
Итак, я опять у себя в кабинете. Пора за работу. Я взял телефон и набрал моего букмекера.
— Тони, «Пицца на дом», — ответил он, — к вашим услугам.
Я назвал ему свое кодовое имя.
— Это мистер Кончина.
— Билейн, — сказал он, — за тобой 475 долларов, ставку у тебя не приму. Сперва расплатись с долгом.
— Я поставлю 25, и они привезут мне полкуска. А проиграю — все отдам, клянусь честью мамы.
— Билейн, за твоей мамой 230 долларов.
— Да? А у твоей бородавки на жопе!
— Что? Послушай, Билейн, ты был?..
— Нет, нет. Это был другой. Он сказал мне.
— Тогда ладно.
— Ладно, запиши: 25 на Белую Бабочку в шестом заезде.
— Принято. Желаю удачи. А то она, кажется, тебя забыла.
Я повесил трубку. Гадство. Человек рождается, чтобы сражаться за каждый дюйм земли. Рождается, чтобы сражаться, рождается, чтобы умереть.
Я подумал над этим. И подумал над этим.
Потом откинулся в кресле, хорошенько затянулся и выдул почти идеальное кольцо.
8
После ленча я решил вернуться в кабинет. Я открыл дверь, за моим столом сидел человек. Не Маккелвн. Я не знал его. Люди любили садиться за мой стол. И кроме сидящего человека был еще один, стоящий. Вид у обоих недобрый, спокойный, но недобрый.
— Меня зовут Данте, — сказал тот, что сидел.
— А меня зовут Фанте, — сказал тот, что стоял.
Я ничего не сказал. Я блуждал в потемках. По спине у меня пробежал холодок и вылетел в потолок.
— Нас послал Тони, — сказал сидячий.
