Загремели засовы, и дверь отворилась. За ней стояла крепкая
приземистая тетка из молодых пенсионерок. Облачена она была в лиловый китайский
пуховик, какие сейчас играют роль ватников, и в кокетливую вязаную шапочку с
клапанами на ушах и помпоном.
— Ну заходи, Софья! — разрешила наконец тетка,
придирчиво осмотрев меня и не найдя в моем облике ничего слишком
подозрительного. — Меня зовут Полина Сергеевна.
Багратион хорошо помнил мое предупреждение и никак не
выдавал факт своего существования.
Закрыв за мной дверь на несколько запоров, Полина двинулась
к дому, жестом пригласив меня следовать за собой.
Теперь я смогла разглядеть особняк.
Впрочем, большого удовольствия мне это зрелище не доставило.
Помню, как-то один дальний знакомый, которому пришлось
строить несколько загородных домов для «новых русских», говорил, что многие из
его заказчиков значительную часть своей сознательной жизни провели на зоне, и
самая привычная для них архитектура — тюремная. Поэтому, разбогатев и
собравшись обзавестись собственным домом, они невольно сбиваются на строения,
здорово смахивающие то ли на огромный барак, то ли на здание небольшой тюрьмы —
во всяком случае, унылые кубы из красного кирпича стройными рядами тянутся
вдоль пригородных железных дорог и шоссе. Тот архитектор даже придумал для
такого стиля специальное название — «тюремный модерн».
Вот и дом, к которому мы сейчас приближались, был
характерным образчиком этого стиля. Правда, он был не очень велик — двухэтажное
здание из красного кирпича с черепичной крышей и обязательной спутниковой
тарелкой стояло в глубине обширного участка, пустого и удивительно унылого по
зимнему времени.
— Снег с дорожки будешь сгребать, — бросила мне
мимоходом Полина Сергеевна, — лопата в сарае. — И она указала на
небольшую пристроечку, которая вполне могла служить летним садовым домиком для
средней советской семьи середины восьмидесятых, если бы выглядела более
скромно.
Наконец мы поднялись на крыльцо — разумеется, не
центральное, с широкими ступенями и огромной застекленной дверью, а боковое,
поскромнее и поменьше.
— Ноги отряхни! — скомандовала тетка,
остановившись на пороге, и подала мне специальную щетку.
Наконец после всех этих церемоний и процедур я оказалась в
небольшой, довольно уютной комнате, где имелся вполне удобный раскладной
диванчик, покрытый красным клетчатым пледом, стол, на котором стоял
электрический чайник, и небольшой шкаф.
— Это моя комната, — пояснила Полина
Сергеевна, — ты будешь здесь жить. Хозяйских вещей не трогай, нельзя.
Только в холодильнике можешь еду брать, она для того и куплена.
С этими словами она провела меня на кухню. То есть назвать
это кухней я могла только потому, что видела что-то похожее в американских
фильмах про красивую жизнь. По размерам это помещение вполне могло служить
залом ожидания международного аэропорта. Во всяком случае, наш петербургский
аэропорт Пулково-2 ненамного превосходит его своими габаритами.
Здесь был и настоящий бар со стойкой, и устройство для
приготовления всяких мясных блюд на углях и открытом огне со специальной
вытяжкой, и несколько разных плит попроще, и невероятное количество самых
разных шкафов и шкафчиков, и огромный обеденный стол, за которым вполне можно
было разместить симфонический оркестр филармонии в полном составе, да еще и
осталось бы место для футбольной команды.
В дальнем углу кухни стоял холодильник. Конечно, если это
небольшое здание с широченными воротами было действительно холодильником, а не
гаражом на пару автомобилей, случайно очутившимся на кухне.
Однако когда Полина Сергеевна открыла «ворота», внутри
оказались не машины, а несметное количество продуктов. Продукты были самые
простые, в основном быстрого приготовления, полуфабрикаты или вообще готовые,
вроде всяких рыбных и мясных нарезок в вакуумной упаковке.
— Это все можешь брать, — милостиво разрешила
тетка, — оно все для того и куплено.
Затем она открыла один из шкафчиков и показала мне запасы
чая, кофе, сахара и прочих сухих продуктов.
Заметив, что неисчерпаемые продовольственные запасы
произвели на меня глубокое впечатление, Полина Сергеевна подозрительно блеснула
глазами и сурово проговорила:
— Ты тут ничего лишнего себе не позволяй! Чтобы никаких
гостей не принимала, ясно?
— Да что вы, какие гости! — поспешила я успокоить
ее. — Мне бы пожить в тишине, больше ни о чем не мечтаю!
— То-то! — Для профилактики еще раз строго
взглянув на меня, она двинулась к следующей двери со словами: — Теперь самое
главное.
Мы оказались перед крутой железной лесенкой, которая вела
вниз, в подвальный этаж дома. Спустившись на два марша и открыв тугую
металлическую дверь, Полина Сергеевна пропустила меня в просторное помещение с
низкими сводчатыми потолками. В центре подвала располагалось сложное устройство
с циферблатами, стрелками и какими-то непонятными приборами. От него
разбегались в разные стороны трубы, а в глубине его тихо гудело ровное
голубоватое пламя.
— Это котел, его на зиму не отключают, чтобы дом теплый
стоял и трубы от мороза не полопались. Работает он на газу. Ничего особенного
тебе делать не надо, только иногда заходи, смотри, чтобы эта вот стрелка за
красную черту не зашкалила. Если слишком близко подойдет — немножко ручку вот
эту прикрути, чтобы газ поменьше шел.
Перед уходом, уже стоя в воротах, Полина Сергеевна еще раз
взяла с меня слово, что я не собираюсь приглашать гостей и устраивать в
особняке разгульные вечеринки, что буду несколько раз в день проверять газовый
котел, расчищать от снега дорожки и следить, не раскрылись ли сами собой окна и
двери, а также что у меня нет желания поджечь дом или затопить его.
Наконец она тяжело вздохнула и произнесла негромко, ни к
кому не обращаясь:
— Ох, неспокойно у меня на душе! Если бы не крайняя
необходимость, ни за что бы не уехала! С меня ведь спросят, если что случится!
— Да не волнуйтесь! — постаралась я успокоить
ее. — Все будет в порядке!
Она еще раз вздохнула, напомнила мне, как запирать калитку,
и уныло побрела к станции.
Я закрылась на все запоры и устремилась в дом, чтобы
поскорее выпустить несчастного Багратиона, который наверняка уже извелся в
своей неудобной и тесной кошелке.
Котяра меня в очередной раз удивил: когда я открыла сумку,
он сидел там совершенно невозмутимо, не показывая никаких признаков
неудовольствия, по своему обыкновению, не издал ни звука и только посмотрел
прямо мне в душу своими огромными зелеными глазами.
— Ну, дорогой, теперь можешь выходить! — разрешила
я, и он тут же мягко выпрыгнул из кошелки.
Нет, кто-то еще будет говорить, что кошки не понимают
человеческую речь! То есть за всех кошек я, разумеется, ручаться не могу, но
что Багратион понимает не только интонацию, но и некоторые слова — это
несомненно.
