Книга Гавана, страница 9. Автор книги Стивен Хантер

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Гавана»

Cтраница 9

Пушкин с заговорщицким видом подался вперед. Это выглядело так, будто он боится, что кто-нибудь подслушает его разговоры и донесет, хотя на самом деле при желании он мог бы приказать всей охране лагеря немедленно застрелиться, и его послушались бы.

— Вот что я тебе скажу, Спешнев, — произнес он шепотом. — Может быть, тебе даже повезло, что ты оказался здесь, хотя, конечно, и здесь было не до веселья. Это так, но Москва в последние годы, когда Хозяин лишился рассудка, была ужасным местом. Страх, паранойя, предательство, выбивание бюрократии, причем порой по три и по четыре раза подряд, жестокие игры «черных марусь» [10] , увозивших одних и проезжавших мимо других. Нет, это было совсем невесело. Мало кто мог понять, что делать и как себя вести. Здесь, по крайней мере, все было ясно.

Пушкин, конечно же, ни на секунду не поверил в то, что говорил: он был человеком без иллюзий, практичным человеком в любых значениях этого слова. Однако ему нравилось порой изрекать всякие абсурдные вещи, зная, что никто не станет ему возражать.

Но Спешнев не мог сдержаться и не съязвить.

— Да, генерал, — весело сказал он, — как часто, просыпаясь в четыре утра и бодро шагая по заснеженной равнине, чтобы поскорее начать делать эту проклятущую дорогу к Северному полюсу, я говорил себе: «Я самый удачливый человек на всей земле и могу только возблагодарить звезды, что за моей спиной стоит генерал Пушкин и присматривает за мной!»

Пушкин проигнорировал иронию: сегодня он был в благодушном настроении.

— Спешнев, я с огромным удовольствием проделал весь этот путь только для того, чтобы лично объявить о твоей реабилитации! Спешнев, я отчаянно добивался правосудия в твоем деле, я выдержал самую настоящую войну! Я никогда не забывал о тебе, Спешнев, даже когда все остальные выкинули тебя из памяти. Именно мне, Пушкину, ты должен благодарно кланяться до земли. Я, Пушкин, возвращаю тебе жизнь!

— И что же это значит? Неограниченный доступ к тараканам?

— Совершенно неограниченный. А теперь слушай, Спешнев. На свете есть страна, народ которой уже давно стенает под тяжким гнетом. Она сползает все ниже и ниже к хаосу, преступности, безнравственности, деградации. Находится под полным контролем американских преступных и деловых кругов, использующих эту страну как публичный дом, отхожее место и сахарный завод одновременно.

— Честно говоря, звучит восхитительно.

— Это и на самом деле восхитительно. Senoritas! Muchas bonitas! [11]

— Насколько я понимаю, это латиноамериканская страна?

— Рай на острове, известном под названием Куба.

— Действительно, изумительные сеньориты.

— Прямо как в Испании. Право слово, почти такие же красавицы, только с примесью негритянской крови, что придает им еще больше жару в постели.

— В мыслях я уже там.

— Спешнев, есть один парнишка. Мы его высмотрели и приглядываем за ним. Он умен, подготовлен, честолюбив, неудержимо храбр. Он может стать лидером.

— Понимаю.

— Документы ты сможешь изучить в поезде, когда мы с тобой поедем обратно в Москву. Но ты, конечно, уже понимаешь, куда идет дело.

— Я понимаю, куда пойду я.

— Этот парень. Его следует сдерживать, успокаивать, тренировать, нацеливать, дисциплинировать, обучать, чтобы можно было рассчитывать, что в будущем он добьется успеха. Потому что в нынешнем своем состоянии это прямо-таки латинский характер. Романтичный, нереалистичный, слишком скорый на действия и совершенно не желающий думать. Ему требуется наставник, мудрый и опытный старший товарищ. Ты, Спешнев, с твоими изумительными манерами, твоим обаянием, твоей безжалостностью, я думаю, как раз тот человек, который нам нужен. Все предварительные распоряжения уже отданы. Это твое искупление, твое будущее, твоя реабилитация.

— Выходит, я должен помогать режиму, который дважды сажал меня в тюрьму? Помогать истово, энергично и инициативно?

— Разумеется. Здесь имеется один-единственный парадокс, который ты сам только что сформулировал. Ты, конечно же, видишь вопиющее противоречие в том, что мы подвергаем тебя несправедливому наказанию, заставляем вытерпеть тяжелые муки, доводим чуть ли не до смерти, а потом требуем от тебя героического служения. Мелкий человек, скорее всего, уравнял бы весы, добавив на одну чашу свою обиду и возмущение. И лишь очень значительный человек может вообще стереть все это противоречие одним лишь волевым усилием. Спешнев, я даже не буду спрашивать, согласен ли ты. Потому что уже знаю ответ.

— Но ведь альтернативы действительно нет, не так ли? Тем более после чая, душа и американского табака. Кто может сказать «нет»?

— Никто, малыш сорок семь пятнадцать. Никто.

4

На грани света и тени олень казался чуть ли не привидением. Нельзя было понять, то ли он там, то ли никого нет. Мальчик несколько раз моргнул, чтобы удостовериться, что на самом деле заметил животное. Во всем этом заключалось нечто волшебное; казалось, олень исчезал, его контуры растворялись в игре пятен света и тени, но он тут же являлся, а потом растворялся опять.

Мальчик почувствовал, что у него заколотилось сердце. Ему было восемь лет. Он уже три года ездил вместе с отцом охотиться на оленей и много раз видел их или бродящими среди деревьев, или умирающими, яростно бившими передними ногами по земле в краткий момент бунта за секунду перед получением стального послания — пули, вонзающейся под лопатку, или выпотрошенными, с содранной шкурой, подвешенными к стойке, чтобы спустить кровь. Это нисколько не пугало мальчика, если не считать того, что сам он пока не убил еще ни одного оленя. Впрочем, он был к этому готов.

Он охотился на белок с однозарядной мелкокалиберной винтовкой «ремингтон», пока не научился каждый раз без промаха попадать точно туда, куда целился. Научился неподвижности. Научился впадать в состояние практически полного небытия, когда продолжает еле заметно дышать только существующее в каждом человеке животное, и все же даже в этом состоянии он ясно и четко видел и слышал.

Теперь же он бережно держал в руках «винчестер-94», двустволку калибра 0,30-30 [12] , обращаться с которой научился совсем недавно. Он был готов, пылал нетерпением, и кровь охотника со звоном пульсировала в его ушах.

— Дай ему выйти на свет, Боб Ли, — подсказал отец.

Он стоял сзади, как воплощение спокойствия и невозмутимости. Именно таким и был его отец. Какое бы положение он ни занимал, любой согласился бы с тем, что это мужчина из мужчин. Боб Ли уже научился улавливать эти неуловимые знаки особого уважения, эту тишину, которая наступала, когда он входил в комнату. И дело заключалось вовсе не в том, что его отец был полицейским штата или же-, как его частенько называли, героем войны. Это было что-то другое. Что-то такое, чему трудновато найти название. В общем, что-то такое.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация