— Ты что, с ума сошел? — зашипела я ему в ухо, еле сдержавшись, чтобы не дать подзатыльник. — Мне же больно. Если я сейчас заору, на нас точно обратят внимание.
— Сорри, — шепнул он в ответ. — Ты знаешь, кто эта девица? — Он показал глазами в сторону полицейского, который, получив ответ на первые два вопроса, вдруг страшно разволновался, начал звонить по мобильнику и потерял интерес ко всем присутствующим, за исключением этой совершенно заурядной особы в очках.
Интересно, что он в ней такого нашел? Я критически осмотрела ее с ног до головы. Невысокого роста, стандартная стрижка (похоже, у них здесь во всех парикмахерских стригут исключительно «под горшок»), очки «велосипедик» на носу. Ну и вкусы у этого полисмена. Я так увлеклась, что до меня не сразу дошел смысл слов Сань Ва, но, когда дошел, я в свою очередь крепко сжала его ладонь и потребовала, чтобы он немедленно повторил.
Оказалось, что заурядная девица работала в притоне толстяка Чу кастеляншей. Стало быть, это по ее милости нам чуть не пришлось спать на использованных простынях. В это утро ленивую кастеляншу спасло чудо: она решила заняться своим непосредственным делом — отнести белье в прачечную. Непонятно почему, но именно в этот день она сделала это собственноручно. Как пояснил мне Сань Ва, обычно она звонила, чтобы белье забрал посыльный. Но сегодня решила наведаться туда сама (вроде, у нее не сошлось количество возвращенных простыней). Естественно, этот факт возбудил подозрения в сотруднике полиции. А кто бы на его месте не усомнился? То тяжелее телефонной трубки ничего в руках не держала, а то вдруг потащила целый мешок, и как раз в это время в доме произошла резня. Если девица не наводчица, то полицейский — император Китая. В общем, барышню, так не вовремя проявившую служебное рвение, взяли под белы руки и повели к патрульной машине. Мы, зрители, дружной толпой качнулись за ней. Создалась маленькая неразбериха, в результате нам с Сань Ва удалось плавно переместиться в уже опрошенный сектор. К этому времени в толпе появились первые журналисты, они рвались к арестованной дамочке, одновременно выкрикивая вопросы и пытаясь подсунуть ей свои микрофоны. Девица имела неплохой шанс затмить меня в выпусках новостей, но полицейские не дали ей возможности этот шанс реализовать. Кто-то из высшего руководства замахал руками, прокричал «без комментариев», после чего дал знак остальным, и народ стали постепенно оттеснять от места происшествия.
Толпа вяло сопротивлялась. С одной стороны, было уже ясно, что все самое интересное закончилось и можно без большого ущерба разойтись по домам. С другой стороны, всех удерживало на месте любопытство — а вдруг? Вдруг произойдет невероятное; вдруг кровожадный маньяк, доселе скрывавшийся где-то в недрах дома-лабиринта, не выдержит скопления полиции и выбежит на улицу. Такое развитие событий открывало невиданные перспективы перед присутствующими. По крайней мере, это могло служить многообещающей темой для светских разговоров за праздничным столом в течение нескольких лет. Но, уступая напору полиции, люди потихоньку, шаг за шагом, двигались в сторону соседней улицы. Мы с Сань Ва перемещались вместе с толпой, делая вид, что очень хотим остаться. Когда мы свернули за угол, выяснилось, что самые предприимчивые граждане торопливо удаляются с места происшествия, чтобы первыми (раньше, чем начнется очередной выпуск новостей) принести домой сногсшибательные новости. Полиция никого не удерживала, наоборот, на лицах блюстителей порядка читалось некоторое облегчение по поводу того, что люди проявили сознательность и ушли сами. Мы тоже пошли прочь, причем наш отход был на удивление неторопливым и относительно безопасным. Нельзя сказать, что такое отступление было для нас привычным: за последние несколько дней мы все больше убегали и прятались, короче, действовали в условиях максимального риска.
Мы шли, шли и шли. Постепенно улицы становились все более цивилизованными. Сначала появились лавки с сушеными змеями. Наверное, местным жителям такие амулеты заменяли практически все — даже еду и питье. А как иначе объяснить тот факт, что в этом районе на три лавки с амулетами не нашлось ни одного продовольственного магазина? Еще через пару кварталов мы увидели первые приметы европейской цивилизации. Экспансия запада была представлена магазином «Севен-илевен». Рядом с магазином находилась автобусная остановка. Мы наконец вышли из смутного гангстерского района и попали в хотя и не престижный, но все же более-менее (скорее менее) приличный уголок города. Честно говоря, мы даже не вчитывались в названия остановок, главное — уехать отсюда, а там уже разберемся. Автобуса пришлось ждать долго. Не знаю, всегда ли он ходил с такими перерывами, или сегодня в связи с «особыми обстоятельствами» (как-то: уничтожение одной из крупнейших преступных группировок в городе) район был некоторое время перекрыт. К тому моменту, когда двухэтажный автобус подъехал к остановке, там скопилось не меньше тридцати человек. К счастью, несмотря на ажиотаж, внутри еще оставались свободные места. Мы купили билет у кондуктора и поднялись на второй этаж.
Автобус неторопливо ехал по незнакомым улицам. Видимо, все же район был некоторое время закрыт для въезда-выезда, потому что на каждой остановке в салон набивалось все больше и больше народа. Обычно невозмутимые китайцы оживленно переговаривались. Главной темой была, конечно же, кошмарная резня, лишившая криминальный мир Гонконга одного из главных специалистов. Народ в автобусе ехал относительно образованный, поэтому часть разговоров велась по-английски. Постепенно событие обрастало новыми фактами, причем каждый второй из присутствовавших если не сам был очевидцем произошедшего, чудом ускользнувшим из лап маньяка, то, по крайней мере, хорошо знал людей, непосредственно участвовавших в поимке опасного преступника. Сама личность преступника, оказывается, тоже была хорошо знакома ехавшим в автобусе гражданам. Человек, совершивший это ужасное злодеяние, обладал невиданной силой: кто-то рассказал, что тело толстяка Чу висело на люстре. Признаюсь, во время нашего пребывания в доме я не обратила внимания на наличие люстр, да и очень сомнительно, чтобы какая-то люстра смогла выдержать вес Чу. Не обошли вниманием и горничную, проявившую подозрительное трудолюбие. Говорили, что она — любовница и соучастница. Правда, насчет того, чья она любовница, мнения разделились. Часть граждан склонялась к мысли, что барышня была любовницей Чу, но он, дескать, собирался ее бросить, вот она и того… переметнулась на сторону противоборствующей группировки. Другая, столь же многочисленная часть, напротив, полагала, что горничная изначально была «засланным казачком». Что Чу встретил ее в одном из ночных клубов, где она продавала сигареты, был мгновенно сражен ее неземной красотой, влюбился и увез к себе.
Я вспомнила более чем заурядную внешность девицы и подумала, что вот так, по-видимому, и создаются мифы. Вполне возможно, что и легендарная Елена Троянская была не так уж хороша собой. Это потом уже древнегреческие акыны домыслили ее непреодолимую притягательность, чтобы хоть как-то оправдать глупость тамошних мужиков, затеявших очередную войнушку. Одно расстраивало: ведь обо мне по городу тоже ходили определенные слухи, но никто, ни один человек не описал меня как женщину неземной красоты. Обидно… Так, размышляя о несовершенстве мира, в котором нам приходится обитать, я и не заметила, как мы выехали в весьма обжитую часть города. К тому моменту, когда автобус свернул на Натан-роуд, я уже нашла вполне правдоподобное объяснение поразительной нечувствительности местных граждан к женской красоте. Чего я в самом деле от них хочу, ведь это же Азия, и стандарты красоты здесь сильно отличаются от общепринятых европейских. Эта мысль меня несколько успокоила, и я даже стала благосклонно взирать на пешеходов.
