Диоген Лаэртский:
«В Сицилию он плавал трижды. В первый раз — затем, чтобы посмотреть на остров и на вулканы; тиранн Дионисий, сын Гермократа, заставил его жить при себе, но Платон его оскорбил своими рассуждениями о тиранической власти, сказав, что не все то к лучшему, что на пользу лишь тиранну, если тиранн не отличается добродетелью. „Ты болтаешь, как старик“, — в гневе сказал ему Дионисий; „А ты как тиранн“, — ответил Платон. Разгневанный тиранн хотел поначалу его казнить, но Дион и Аристомен отговорили его, и он выдал Платона спартанцу Поллиду, как раз в это время прибывшему с посольством, чтобы тот продал философа в рабство».
Поллид привез Платона на Эгину и продал его, воспользовавшись тем, что жители этого острова воевали с Афинами и приняли постановление продавать в рабство любого из афинян, который будет захвачен на их земле. Выкупил его то ли за двадцать, то ли за тридцать мин случайно оказавшийся там Анникерид Киренский и препроводил в Афины к его друзьям, причем категорически отказался взять деньги, которые предлагали ему друзья Платона (среди них, по некоторым сведениям, был и сиракузец Дион). На эти деньги был куплен садик, в котором Платон открыл собственную философскую школу, которую назвал Академией или Гекадемией. Этот гимнасий получил свое название по имени древнего героя Гекадема. Просуществовала школа двадцать лет. Ее вход украшала надпись: «Да не вступит сюда человек, не сведущий в геометрии!»
Между тем тиранн Дионисий тяжко занемог. Страдая от болей, он попросил у врачей снотворное, а те, желая угодить его сыну — тоже Дионисию, дали ему такое зелье, от которого он больше и не проснулся. Новый тиранн был не чета властному, жестокому, но умному отцу; «распущенность юноши, заходя постепенно все дальше и дальше, расплавила и сокрушила те адамантовые
[3]
цепи, которыми Дионисий Старший… скрепил единодержавие, прежде чем передать его своему наследнику», — замечает по этому поводу Плутарх, тут же приводя анекдот, что однажды новый тиранн пьянствовал девяносто дней подряд, и во все эти дни двор был заперт и неприступен ни для серьезных людей, ни для разумных речей — там царили хмель, смех, песни, пляски и мерзкое шутовство. Дион, считавшийся в Сиракузах затворником и даже занудой, убеждал двоюродного брата обратиться к наукам и настоятельнейшим образом просить «первого из философов», то есть Платона, приехать в Сицилию.
Плутарх:
«Дион до тех пор повторял эти увещания, примешивая к ним иные из мыслей самого Платона, пока Дионисия не охватило жгучее желание увидеть Платона и услышать его речи. И тут в Афины полетели письма Дионисия, сопровождавшиеся просьбами не только Диона, но и италийских пифагорейцев, которые призывали философа приехать в Сиракузы, чтобы принять на себя заботу о молодой душе, не выдерживающей бремени громадной власти, и здравыми убеждениями оберечь ее от пагубных ошибок. И вот Платон, которому, как пишет он сам, становилось до крайности совестно при мысли, что его сочтут мастером лишь гладко говорить, но к любому делу совершенно безучастным, принял приглашение — в надежде, что, освободив от недуга одного, он исцелит всю тяжко больную Сицилию, ибо этот один — как бы голова целого острова».
Платон поначалу был встречен с небывалым почетом и дружелюбием. Пышно украшенная царская колесница ждала его на пристани; тиранн лично принес жертву богам в ознаменование великой удачи, выпавшей на долю его государства. Платон рассказывал тиранну о своем «Идеальном государстве» и убеждал того установить подобные порядки в его городе. Казалось, слова философа стали оказывать действие: пиршества тиранна стали умереннее, убранство двора — скромнее, судебные решения — справедливее. Но так продолжалось недолго, устав от поучений, Дионисий вернулся к прежней жизни, возненавидев Диона и Платона и разочаровавшись в философии. Платон предпочел вернуться в Афины, а в Сиракузах вскоре началась гражданская война, закончившаяся победой Диона. Увы, она не принесла ему радости: реальность совершенно не походила на идеальный, выдуманный его учителем мир. Дион собирался править мудро и справедливо, а был вынужден плести интриги и совершать политические убийства.
Плутарх:
«Среди друзей Диона был афинянин Каллипп… Дион ценил его так высоко, что Каллипп первым из друзей вступил вместе с ним в Сиракузы, с венком на голове. Постоянно отличался он и в боях. Но после того, как лучших друзей Диона похитила война… Каллипп, видя, что народ в Сиракузах лишен вожака и что среди наемников никто не пользуется большим влиянием, нежели он, обернулся внезапно гнуснейшим из смертных и начал восстанавливать против Диона часть солдат, в твердой уверенности, что наградою за убийство друга ему будет вся Сицилия».
Многие предупреждали об этом Диона, но тот не хотел слушать, повторяя, что готов тысячу раз умереть и подставить горло под любой нож, коль скоро приходится жить, хоронясь не только от врагов, но и от друзей. Сестра и жена, пытаясь сохранить его власть и жизнь, сами предприняли расследование и обвинили Калиппа. Тот во всем сознался. Но у женщин не было власти казнить или изгнать его, единственное, чего могли потребовать женщины, чтобы Калипп принес клятву верности. В храме богинь-Законодательниц был проведен торжественный обряд, над которым вскоре Калипп кощунственно посмеялся.
Плутарх пишет, что незадолго до трагических событий Диону явился страшный призрак:
«День уже клонился к вечеру, и Дион, погруженный в свои думы, сидел один во внутреннем дворе дома. Вдруг в противоположном конце галереи раздался шум, Дион повернул голову и в последних лучах заката увидел высокую женщину, платьем и лицом ничем не отличавшуюся от Эриннии на сцене. Она мела метлою пол. Дион оцепенел от ужаса. Он послал за друзьями, рассказал им о видении и умолял не уходить и провести ночь вместе с ним, смертельно боясь, как бы знамение не повторилось, если он останется в одиночестве. Однако призрак больше не показывался».
Плутарх:
«Заговорщики (число их успело значительно возрасти) окружили дом, встали у окон и дверей, и сами убийцы — несколько солдат с Закинфа — без мечей, в одних хитонах, ворвались в комнату с застольными ложами, где находился Дион и его друзья. В тот же миг их сообщники плотно заперли двери снаружи, а закинфяне бросились на Диона и попытались прикончить его голыми руками, но безуспешно. Тогда они стали кричать, чтобы им подали меч, однако никто снаружи не решался отворить дверь, потому что в доме с Дионом было много людей. Ни один из них, впрочем, не захотел прийти ему на помощь, в надежде, что, предоставив друга его участи, спасет собственную жизнь. После недолгой заминки сиракузянин Ликон протянул кому-то из закинфян кинжал через окно, и этим кинжалом они, словно жертву у алтаря, зарезали Диона, который уже давно перестал бороться и с трепетом ждал смерти».
Калипп правил всего два года, затем в Сиракузах вспыхнуло восстание, он бежал, но был зарезан своими же людьми, причем тем же кинжалом, которым некогда убили Диона. Нож этот узнали по длине (он был короткий, спартанского образца) и по искусной, богатой отделке. На смерть Диона Платоном были написаны стихи, которые затем начертали на стене гробницы:
