— Невероятно! — воскликнул Бенджамен Дрисколл.
Но долина и утро были зеленые.
А воздух!
Отовсюду, словно живой поток, словно горная река, струился
свежий воздух, кислород, источаемый зелеными деревьями. Присмотрись и увидишь,
как он переливается в небе хрустальными волнами. Кислород — свежий, чистый,
зеленый, прохладный кислород превратил долину в дельту реки. Еще мгновение, и в
городе распахнутся двери, люди выбегут навстречу чуду, будут его глотать,
вдыхать полной грудью, щеки порозовеют, носы озябнут, легкие заново оживут,
сердце забьется чаще, и усталые тела полетят в танце.
Бенджамен Дрисколл глубоко-глубоко вдохнул влажный зеленый
воздух и потерял сознание.
Прежде чем он очнулся, навстречу желтому солнцу поднялось
еще пять тысяч деревьев.
Февраль 2002
Саранча
Ракеты жгли сухие луга, обращали камень в лаву, дерево — в
уголь, воду — в пар, сплавляли песок и кварц в зеленое стекло; оно лежало
везде, словно разбитые зеркала, отражающие в себе ракетное нашествие. Ракеты,
ракеты, ракеты, как барабанная дробь в ночи. Ракеты роями саранчи садились в
клубах розового дыма. Из ракет высыпали люди с молотками: перековать на
привычный лад чужой мир, стесать все необычное, рот ощетинен гвоздями, словно
стальнозубая пасть хищника, сплевывает гвозди в мелькающие руки, и те
сколачивают каркасные дома, кроют крыши дранкой — чтобы спрятаться от чужих,
пугающих звезд, вешают зеленые шторы — чтобы укрыться от ночи. Затем плотники
спешили дальше, и являлись женщины с цветочными горшками, пестрыми ситцами,
кастрюлями и поднимали кухонный шум, чтобы заглушить тишину Марса, притаившуюся
у дверей, у занавешенных окон.
За шесть месяцев на голой планете был заложен десяток
городков с великим числом трескучих неоновых трубок и желтых электрических
лампочек. Девяносто с лишним тысяч человек прибыло на Марс, а на Земле уже
укладывали чемоданы другие…
Август 2002
Ночная встреча
Прежде чем ехать дальше в голубые горы, Томас Гомес
остановился возле уединенной бензоколонки.
— Не одиноко тебе здесь, папаша? — спросил Томас.
Старик протер тряпкой ветровое стекло небольшого грузовика.
— Ничего.
— А как тебе Марс нравится, старина?
— Здорово. Всегда что-нибудь новое. Когда я в прошлом
году попал сюда, то первым делом сказал себе: вперед не заглядывай, ничего не
требуй, ничему не удивляйся. Землю нам надо забыть, все, что было, забыть.
Теперь следует приглядеться, освоиться и понять, что здесь все не так, все
по-другому. Да тут одна только погода — это же настоящий цирк. Это марсианская
погода. Днем жарища адская, ночью адский холод. А необычные цветы, необычный
дождь — неожиданности на каждом шагу! Я сюда приехал на покой, задумал дожить
жизнь в таком месте, где все иначе. Это очень важно старому человеку —
переменить обстановку. Молодежи с ним говорить недосуг, другие старики ему
осточертели. Вот я и смекнул, что самое подходящее для меня — найти такое
необычное местечко, что только не ленись смотреть, кругом развлечения. Вот,
подрядился на эту бензоколонку. Станет чересчур хлопотно, снимусь отсюда и
переберусь на какое-нибудь старое шоссе, не такое оживленное; мне бы только
заработать на пропитание, да чтобы еще оставалось время примечать, до чего же
здесь все не так.
— Неплохо ты сообразил, папаша, — сказал Томас;
его смуглые руки лежали, отдыхая, на баранке. У него было отличное настроение.
Десять дней кряду он работал в одном из новых поселений, теперь получил два
выходных и ехал на праздник.
— Уж я больше ничему не удивляюсь, — продолжал
старик. — Гляжу, и только. Можно сказать, набираюсь впечатлений. Если тебе
Марс, каков он есть, не по вкусу, отправляйся лучше обратно на Землю. Здесь все
шиворот-навыворот: почва, воздух, каналы, туземцы (правда, я еще ни одного не
видел, но, говорят, они тут где-то бродят), часы. Мои часы — и те чудят. Здесь
даже время шиворот-навыворот. Иной раз мне сдается, что я один-одинешенек, на
всей этой проклятой планете больше ни души. Пусто. А иногда покажется, что я —
восьмилетний мальчишка, сам махонький, а все кругом здоровенное! Видит бог, тут
самое подходящее место для старого человека. Тут не задремлешь, я просто
счастливый стал. Знаешь, что такое Марс? Он смахивает на вещицу, которую мне
подарили на рождество семьдесят лет назад — не знаю, держал ли ты в руках такую
штуку: их калейдоскопами называют, внутри осколки хрусталя, лоскутки, бусинки,
всякая мишура… А поглядишь сквозь нее на солнце — дух захватывает! Сколько
узоров! Так вот, это и есть Марс. Наслаждайся им и не требуй от него, чтобы он
был другим. Господи, да знаешь ли ты, что вот это самое шоссе проложено
марсианами шестнадцать веков назад, а в полном порядке! Гони доллар и пятьдесят
центов, спасибо и спокойной ночи.
Томас покатил по древнему шоссе, тихонько посмеиваясь.
Это был долгий путь через горы, сквозь тьму, и он держал
руль, иногда опуская руку в корзинку с едой и доставая оттуда леденец. Прошло
уже больше часа непрерывной езды, и ни одной встречной машины, ни одного
огонька, только лента дороги, гул и рокот мотора, и Марс кругом, тихий,
безмолвный. Марс — всегда тихий, в эту ночь был тише, чем когда-либо. Мимо
Томаса скользили пустыни, и высохшие моря, и вершины среди звезд.
Нынче ночью в воздухе пахло Временем. Он улыбнулся, мысленно
оценивая свою выдумку. Неплохая мысль. А в самом деле: чем пахнет Время? Пылью,
часами, человеком. А если задуматься, какое оно — Время то есть — на слух? Оно
вроде воды, струящейся в темной пещере, вроде зовущих голосов, вроде шороха земли,
что сыплется на крышку пустого ящика, вроде дождя. Пойдем еще дальше, спросим,
как выглядит Время? Оно точно снег, бесшумно летящий в черный колодец, или
старинный немой фильм, в котором сто миллиардов лиц, как новогодние шары,
падают вниз, падают в ничто. Вот чем пахнет Время и вот какое оно на вид и на
слух. А нынче ночью — Томас высунул руку в боковое окошко, — нынче так и
кажется, что его можно даже пощупать.
Он вел грузовик в горах Времени. Что-то кольнуло шею, и
Томас выпрямился, внимательно глядя вперед.
Он въехал в маленький мертвый марсианский городок, выключил
мотор и окунулся в окружающее его безмолвие. Затаив дыхание, он смотрел из
кабины на залитые луной белые здания, в которых уже много веков никто не жил.
Великолепные, безупречные здания, пусть разрушенные, но все равно великолепные.
Включив мотор, Томас проехал еще милю-другую, потом снова
остановился, вылез, захватив свою корзинку, и прошел на бугор, откуда можно
было окинуть взглядом занесенный пылью город. Открыл термос и налил себе чашку
кофе. Мимо пролетела ночная птица. На душе у него было удивительно хорошо,
спокойно.
Минут пять спустя Томас услышал какой-то звук. Вверху, там,
где древнее шоссе терялось за поворотом, он приметил какое-то движение, тусклый
свет, затем донесся слабый рокот. Томас повернулся, держа чашку в руке. С гор
спускалось нечто необычайное.
