— Что ты делал? — спросила она.
— Ничего, — ответил он, стоя спиной к ней. Он снял
маску.
— Ружье… я слышала, как ты стрелял. Два раза.
— Охотился, только и всего. Потянет иногда на охоту…
Доктор Нлле пришел?
— Нет.
— Постой-ка. — Он противно щелкнул
пальцами. — Ну, конечно, теперь я вспомнил. Мы же условились с ним на завтра.
Я все перепутал.
Они сели за стол. Она глядела на свою тарелку, но руки ее не
прикасались к еде.
— В чем дело? — спросил он, не поднимая глаз,
бросая куски мяса в бурлящую лаву.
— Не знаю. Не хочется есть, — сказала она.
— Почему?
— Не знаю, просто не хочется.
В небе родился ветер; солнце садилось. Комната вдруг стала
маленькой и холодной.
— Я пытаюсь вспомнить, — произнесла она в тиши
комнаты, глянув в золотые глаза своего холодного, безупречно подтянутого мужа.
— Что вспомнить? — Он потягивал вино.
— Песню. Эту красивую, чудесную песню. — Она
закрыла глаза и стала напевать, но песня не получилась. — Забыла. А мне
почему-то не хочется ее забывать. Хочется помнить ее всегда. — Она плавно
повела руками, точно ритм движений мог ей помочь. Потом откинулась в
кресле. — Не могу вспомнить.
Она заплакала.
— Почему ты плачешь? — спросил он.
— Не знаю, не знаю, я ничего не могу с собой поделать.
Мне грустно, и я не знаю почему, плачу — не знаю почему, но плачу.
Ее ладони стиснули виски, плечи вздрагивали.
— До завтра все пройдет, — сказал он.
Она не глядела на него, глядела только на нагую пустыню и на
яркие-яркие звезды, которые высыпали на черном небе, а издали доносился
крепнущий голос ветра и холодный плеск воды в длинных каналах. Она закрыла
глаза, дрожа всем телом.
— Да, — повторила она, — до завтра все пройдет.
Август 1999
Летняя ночь
Люди стояли кучками в каменных галереях, растворяясь в тени
между голубыми холмами. Звезды и лучезарные марсианские луны струили на них
мягкий вечерний свет. Позади мраморного амфитеатра, скрытые мраком и далью,
раскинулись городки и виллы, серебром отливали недвижные пруды, от горизонта до
горизонта блестели каналы. Летний вечер на Марсе, планете безмятежности и
умеренности. По зеленой влаге каналов скользили лодки, изящные, как бронзовые
цветки. В нескончаемо длинных рядах жилищ, извивающихся по склонам, подобно
оцепеневшим змеям, в прохладных ночных постелях лениво перешептывались
возлюбленные. Под факелами на аллеях, держа в руках извергающих тончайшую
паутину золотых пауков, еще бегали заигравшиеся дети. Тут и там на столах,
булькающих серебристой лавой, готовился поздний ужин. В амфитеатрах сотен
городов на ночной стороне Марса смуглые марсиане с глазами цвета червонного
золота собирались на досуге вокруг эстрад, откуда покорные музыкантам тихие
мелодии, подобно аромату цветов, плыли в притихшем воздухе.
На одной эстраде пела женщина.
По рядам слушателей пробежал шелест.
Пение оборвалось. Певица поднесла руку к горлу. Потом
кивнула музыкантам, они начали сначала.
Музыканты заиграли, она снова запела; на этот раз публика
ахнула, подалась вперед, кто-то вскочил на ноги — на амфитеатр словно пахнуло
зимней стужей. Потому что песня, которую пела женщина, была странная, страшная,
необычная. Она пыталась остановить слова, срывающиеся с ее губ, но они
продолжали звучать:
Идет, блистая красотой
Тысячезвездной ясной ночи
В соревнованьи света с тьмой
Изваяны чело и очи.
Руки певицы метнулись ко рту. Она оцепенела, растерянная.
— Что это за слова? — недоумевали музыканты.
— Что за песня?
— Чей язык?
Когда же они опять принялись дуть в свои золотые трубы,
снова родилась эта странная музыка и медленно поплыла над публикой, которая
теперь громко разговаривала, поднимаясь со своих мест.
— Что с тобой? — спрашивали друг друга музыканты.
— Что за мелодию ты играл?
— А ты сам что играл?
Женщина расплакалась и убежала с эстрады. Публика покинула
амфитеатр. Повсюду, во всех смятенных марсианских городах, происходило одно и
то же. Холод объял их, точно с неба пал белый снег.
В темных аллеях под факелами дети пели:
…Пришла, а шкаф уже пустой,
Остался песик с носом!
— Дети! — раздавались голоса. — Что это за
песенка? Где вы ее выучили?
— Она просто пришла нам в голову, ни с того ни с сего.
Какие-то непонятные слова!
Захлопали двери. Улицы опустели. Над голубыми холмами взошла
зеленая звезда.
На всей ночной стороне Марса мужчины просыпались от того,
что лежавшие рядом возлюбленные напевали во мраке.
— Что это за мелодия?
В тысячах жилищ среди ночи женщины просыпались, обливаясь
слезами, и приходилось их утешать:
— Ну, успокойся, успокойся же. Спи.
— Ну, что случилось? Дурной сон?
— Завтра произойдет что-то ужасное.
— Ничего не может произойти, у нас все в порядке.
Судорожное всхлипывание.
— Я чувствую, это надвигается все ближе, ближе, ближе!..
— С нами ничего не может случиться. Полно! Спи. Спи…
Тихо на предутреннем Марсе, тихо, как в черном студеном
колодце, и свет звезд на воде каналов, и в каждой комнате дыхание свернувшихся
калачиком детей с зажатыми в кулачках золотыми пауками, и возлюбленные спят
рука в руке, луны закатились, погашены факелы, и безлюдны каменные амфитеатры.
И лишь один-единственный звук, перед самым рассветом: где-то
в дальнем конце пустынной улицы одиноко шагал во тьме ночной сторож, напевая
странную, незнакомую песенку…
Август 1999
Земляне
Вот привязались, стучат и стучат!
Миссис Ттт сердито распахнула дверь.
— Ну, в чем дело?
— Вы говорите по-английски? — Человек, стоявший у
входа, опешил.
— Говорю, как умею, — ответила она.
— Чистейший английский язык!
