– Ты понимаешь, что к чему, Том?
– А как же. Все древние боги, сны незапамятных времен, все
кошмары темных веков, все старые позабытые выдумки подыхали от безработицы, а
мы им дали работу. Мы их сюда вызвали! Мы их вызволили!
– И здесь они останутся на долгие века, верно?
– Верно!
Они переглянулись и заглянули через парапет.
Толпы зверей расселись на восточной зубчатой стене.
Стаи грехов – на западной стене.
Полчища кошмаров – на южной.
И мелкая россыпь несказанных пороков и падших добродетелей –
на северной.
– Знаете, – заявил Том, гордясь плодом ночного строительства,
– пожалуй, я бы не отказался пожить здесь.
Ветер негромко запел, вылетая из губ зверей, свистя в зубах,
шурша в оскаленных клыках:
– Благодарсс-сс-сствуй…
Глава 17
– Иосафат, – сказал Том Скелтон, стоя на парапете. – Да мы
вызвали сюда всех каменных грифонов и чертей. А вот Пифкин опять потерялся. Я
подумал: а что, если свистнуть и ему?
Смерч расхохотался так, что из-под его капюшона словно
раскаты грома загремели в ночи, а сухие кости застучали одна о другую.
– Ребятки! Оглянитесь вокруг! Он где-то здесь!
– Где?
– Ту-ут, – уныло откликнулся далекий голосок.
Мальчишки едва не сломали себе спины, перевешиваясь через
парапет, едва не свернули шеи, глядя вверх.
– Глядите, ищите, ребята, играйте в прятки!
Они искали и поневоле вновь восхитились причудливо
вздыбленными черепицами собора, украшенными кошмарами, обрамленными неотразимо
уродливыми, плененными камнем тварями.
Как разыскать Пифкина среди всех этих чудищ морских
бездонных глубин, разинувших немые челюсти как бы для вечного вздоха, вечной
жалобы? Где он затерялся среди этих чудесно выточенных бредовых видений,
рожденных во чреве ночных кошмаров, чудовищ, высеченных древними
землетрясениями, извергнутых из пасти взбесившихся и остывающих, застывающих
каменными страшилищами и химерами вулканов?
– Я тут! – простонал далекий, еле слышный, знакомый голос.
Там, внизу, на карнизе, на половине высоты собора,
мальчишки, щуря глаза, разглядели, кажется, единственное маленькое круглое лицо
ангела-бесенка, узнали знакомые глаза, нос, лукавый и нежный рот.
– Пифкин!
С криком они сорвались и помчались вниз по лестницам и
темным коридорам, пока не спустились к карнизу. Там, далеко в воздухе, на
ветру, над узкой перекладиной, перекинутой через бездну, виднелось лицо,
маленькое и такое прелестное на этом пиршестве уродств.
Том пошел первый, не глядя вниз, раскинув руки.
Ральф двинулся за ним. Остальные неуверенно пробирались
следом.
– Осторожней, Том, не свались!
– Не свалюсь! Вот он, Пиф!
Это и вправду был он.
Стоя цепочкой прямо под каменной маской на вытянутой шее,
под высунувшейся по пояс из камня горгульей, они не могли наглядеться на его
благородный профиль, на неотразимый курносый нос, гладкие щеки, пышную шапку
курчавившихся мрамором волос.
Пифкин.
– Пиф, чтоб ты лопнул, зачем ты туда забрался? – окликнул
Том.
Пиф не отвечал.
Губы у него были высечены из камня.
– Да ну, это просто кусок камня – сказал Ральф. – Просто
горгулья торчит здесь с незапамятных времен, смахивает на Пифкина, и все.
– Нет, я слышал его голос.
– Как это ты мог…
И тут ветер ответил на вопрос.
Он закружился вокруг высоких башен Нотр-Дама. Он засвистел
флейтой в ушах горгулий, загудел волынкой в их разинутых ртах.
– Ахххх… – зашелестел голос Пифкина.
У мальчишек зашевелились волосы на затылке.
– Ооооо, – простонал каменный рот.
– Слушайте! Слышите? – завопил Ральф.
– Да тише ты! – оборвал его Том. – Пиф, а Пиф? Следующий
раз, как задует ветер, скажи, как тебе помочь. Как тебя туда занесло? Как нам
тебя оттуда снять?
Налетел новый порыв ветра, мешая им дышать, и засвистел в
зубах мальчишки, высеченных из камня.
– Один… – сказал голос Пифкина, – …вопрос, – выдохнул он,
помолчав.
Безмолвие. Новый порыв ветра.
– за…
Мальчишки ждали.
– раз…
– Один вопрос зараз! – перевел Том.
Мальчишки покатились со смеху. Да, это точно Пиф, а кто же
еще!
– Ладно. – Том сглотнул слюну. – Что тебя туда занесло?
Унылый ветер дул, теряя силу, и голос донесся как из глубины
заброшенного колодца:
– Носило… Повсюду… сотни мест… считанные часы…
Мальчишки ждали, сжав зубы.
– Говори же, Пифкин!
Ветер вернулся, жалобно застонал в открытых каменных губах.
Нет – ветер замер.
Хлынул дождь.
Но это было то, что надо!
Капли дождя, прохладные и пронырливые, юркнули в каменные
уши Пифкина, полились по носу, фонтаном забили из мраморного рта, так что слог
за слогом потекли у него с языка, сливаясь в прозрачные струйки дождя, слитную
речь:
– Эй-й! Вот это славно!
С губ у него слетали облачка тумана, брызги дождя:
– Побывали бы вы там, где я был! Ух ты! Меня схоронили
вместо мумии! Меня загнали в собаку!
– Мы узнали тебя, Пифкин!
– И вот я здесь, – говорил дождь, стекая в уши, струясь с
кончика носа, вытекая хрустальной струйкой из мраморных губ. – Здорово, смешно,
чудно – сижу в камне, а рядом, для компании, куча страшилищ и нечисти! И кто
знает, куда меня занесет через десять минут? где я окажусь – еще выше? или в
глубоченной могиле?
– Где же, Пифкин?
Мальчишки сгрудились кучкой. Дождь налетал порывами, лил как
из ведра, едва не смывая их с узкого карниза.
