— Самолетик, который куда угодно садится!.. Вы правы: теперь нам нужен какой-нибудь легкий самолетик… — пробубнил фюрер, откровенно воспринимая слова машинистки, как подсказку. В эту минуту он подумал о летчике-испытателе Ганне Райч. Уж кто-кто, а она смогла бы выдернуть его отсюда, даже если бы русские уже были в двух кварталах от рейхстага. — Так может, действительно?…
— Вы подумали о ком-то, кто мог бы увезти вас отсюда? — как можно доверительнее спросила машинистка, но тоже вполголоса.
— Подумал.
— Я знаю, кого вы имели в виду.
— Не знаете, — покачал головой Гитлер. Он сидел рядом с ней, упершись локтями в колени, с низко опущенной головой, в позе беспредельно уставшего и окончательно разуверившегося человека.
— Ту летчицу, которую Вернер Браун чуть не посадил смертницей в одну из своих погибельных ракет.
— Браун действительно хотел это сделать?! — отшатнулся Гитлер, забыв, хотя бы ради приличия, уточнить, о ком она ведет речь.
— Нет, заставить Ганну Райч он не решился бы, но пытался сыграть на ее самолюбии.
— Странно. Почему я об этом не знаю? Я бы категорически…
— Вы многого не знаете, фюрер, — простодушно просветила его унтерштурмфюрер. — Слишком многого. Но, возможно, в этом ваше спасение.
— Наверное, так оно и есть, — неожиданно признал вождь.
— …Но в этом только ваше спасение, — храбро уточнила Турм, — а не спасение Германии.
Гитлер ничего не ответил, и Катарина с опаской взглянула на него, пытаясь выяснить, не слишком ли обиделся.
— Мне давно нужно было выбраться из Берлина, — почти ритуально молвил Гитлер, словно произносил заклинание. — Давно, давно надо было. Вместе с Герингом и всеми прочими… Там у меня было бы больше свободы для маневра, там я еще не чувствовал бы себя… руководителем страны, — запнулся он на слове «фюрером».
— А главное, в вашем распоряжении все еще оставался бы тот самый офицер со шрамами, который когда-то, и тоже в горах, спас Муссолини. А потом швырнул к вашим ногам труса и предателя, этого… венгра, — с какой-то особой, женской брезгливостью произнесла она это свое «венгра», — адмирала Хорти.
— Со шрамами, да… — машинально повторил Гитлер. — Обер-штурмбаннфюрер Отто Скорцени.
— Напрасно вы оттолкнули от себя этого офицера со шрамами, фюрер, — настойчиво избегала Турм слов «мой». — В страшные минуты жизни таких людей, как он, нужно держать при себе.
— Он выполняет мое задание.
— Значит, не то выполняет. У него теперь должно быть одно задание: спасти своего фюрера. Если кто-то в трудную минуту и способен выручить, так это они, такие решительные и отчаянные люди, как этот, со шрамами, — назидательно произнесла унтерштурмфюрер СС. — Вот кого вам следовало сделать своим фельдмаршалом, фюрер. Вместо некоторых других, продажных.
— Он тоже может предать, — так и не вдохновился ее доверием фюрер.
— Но ведь оставался же преданным в самые трудные минуты.
— Раньше — да, оставался. Тогда они боялись меня. А теперь, когда все почувствовали, что рейх оказался на грани краха…
— Этот не предаст.
— Вы что, близко знакомы со Скорцени?
— Близко вообще не знакома. Газеты, радио, приказы… Словом, наслышана. Только я вам вот что скажу, фюрер: люди с такими шрамами, как у него, — не предают. Уж поверьте моему чутью.
Фюрер смотрел на свои дрожащие руки и молчал. Однако Турм почувствовала, что думает он сейчас не об офицере со шрамом. Скорее всего, вообще ни о чем не думает, просто замер в своем страхе, как в коконе.
— Еще не так уж и поздно, — вдруг решительно проговорил Гитлер, поднимаясь с приставного стула, сидя на котором, обычно диктовал машинистке. — Я немедленно вызову его сюда.
— Офицера со шрамами? — почему-то упорно не желала называть обер-диверсанта по фамилии.
— Почему… со шрамами? Генерал-полковника Грейма, — сказал Гитлер, глядя куда-то в потолок и уж явно обращаясь не к фрау Турм. Это были размышления вслух. — Его и Ганну Райч. Двоих прекрасных пилотов и полностью преданных мне людей.
Он опустил глаза и вдруг заметил, что, глядя на него, машинистка медленно покачивает головой.
— Что? — не понял он.
— Они не выпустят вас, — повела она подбородком в сторону двери.
— Кто… не выпустит?
— Они! Эти, которые сейчас вокруг вас: Просто так они вас отсюда, из своих рук, уже не выпустят, — едва слышно, почти не шевеля губами, произнесла фрау Турм.
— Почему вдруг вы решили, что не выпустят?!
— Приказ у них такой, — передернула плечами.
— Чей… приказ? — тоже шепотом спросил Гитлер. — Я спрашиваю, унтерштурмфюрер Турм: чей приказ? Гиммлера? Деница?
— Не их, вообще не наших.
— Я не выдам вас.
— …Не наших это приказ, фюрер, не германцев, и не земных. Очевидно, тех, кто когда-то отдавал нам приказы через вас, фюрер. Возможно, оттуда, из Антарктиды. Только я вам этого не говорила, фюрер. Я всего лишь секретарша, машинистка-стенографистка; я не могла знать такого…
Гитлер почти испуганно взглянул на нее и точно так же попятился к двери, как совсем недавно пятился Борман. Ему даже в голову не могло прийти, что эта выцветшая, увядающая блондинка обладает такими сведениями и способна выдвигать такие предположения.
Фюрер, конечно же, поверил ей; поверил искренне, с той обреченной отчаянностью, с какой обычно верят единственной сострадающей душе, случайно открывшейся в стане врагов.
Но именно эта доверительность и порожденный словами машинистки-эсэсовки страх перед Борманом и его единомышленниками заставили фюрера как можно быстрее, ни с кем по пути не общаясь, добраться до своего кабинета и тотчас же вызвать адъютанта Иоганмейера.
— Нам известно, где сейчас находится командующий 6-м воздушным флотом генерал-полковник Риттер фон Грейм?
— Так точно, в Мюнхене. Два дня назад он звонил по поводу поддержки его флотом армейской группы фельдмаршала Шернера, базирующейся в Богемии. Фельдмаршал недоволен тем, что Грейм выделяет все меньше машин для поддержки его группы армий с воздуха.
— Не о Шернере сейчас речь, майор.
— Яи говорю: Грейм объяснил фельдмаршалу, что, выполняя ваш приказ, он направляет свои эскадрильи на прикрытие подступов к Берлину с юга и юго-востока. Недоволен им и генерал-полковник Рендулица, командующий группой армий, дислоцирующихся в Моравии, который получает еще меньшую поддержку и считает…
— Достаточно, майор, — хлопнул ладонью по краю стола Гитлер. — Лучше бы эти группы армий находились сейчас здесь, под Берлином.
— Но перебрасывать их сейчас к Берлину уже невозможно, они потеряют прекрасные позиции…
