— Есть, конечно.
— Лозовский, — все еще не выпускал инициативу из своих рук Штубер, — проследите за погрузкой раненых! — А когда Лозовский приблизился, вполголоса приказал: — Ни на шаг от водителя. В случае чего, снимай его ножом или пулей и уходи то ли на грузовике, то ли пешком.
— Понял. Он у меня не пикнет.
Но уже через несколько минут ситуация изменилась. Как оказалось, двое раненых умерло, одного санитар не советовал везти в машине, потому что тряски он не выдержит, а вот в спокойствии может и отлежится. Еще троих легкораненых подполковник приказал оставить в батальоне.
— По закону Спарты, — объяснил он Штуберу, — раненые должны разделить судьбу всего войска.
И тотчас же приказал погрузить новобранцев в машину и доставить в батальон.
25
Холмистая равнина уводила все выше и выше к горизонту, и иногда Громову казалось, что они поднимаются куда-то в горы; уходят к каким-то лесистым вершинам, спасаясь от войны и собственного страха. Вот и тропинка становится все каменистей, подъемы круче, а трава на разрытых желтоватых склонах холмов — жестче и скуднее.
Однако чем ближе Громов и Кожухарь подходили к фронту, тем явственнее становилась артиллерийская канонада. А вскоре она разгорелась с такой силой, словно эти двое оказались в центре какого-то огромного сражения — окруженные, беспомощные, однако все еще хранимые судьбой.
Время от времени в сознание лейтенанта даже закрадывалось опасение, что фронт прорван, фашисты вышли к реке и уже форсируют ее, а дот принял бой без коменданта, который так и не сможет пробиться к нему.
Каждый раз, когда такая мысль въедалась ему в душу, Громов буквально наступал на пятки неспешно шагавшему впереди него Кожухарю, стараясь подогнать его, и, тяжело дыша в затылок, раздосадованно спрашивал:
— Ну, где он, где?! Далеко еще? Скоро покажется эта проклятая река?
— Чего же проклятая? Река как река! — обиженно вступился за Днестр связист, поправляя болтавшуюся у него за спиной катушку с кабелем. — И до пещеры нашей недалеко.
— Какой еще «пещеры»?! — возмутился лейтенант. — Это вы что, о доте?!
— Ото еще километр, — словно бы не слышал его слов связист, — и будем на месте. Та вы не волнуйтесь, товаришу, — забывал добавлять звание Кожухарь. — Немец же на том берегу Днестра, а мы — на этом. Кто ж ему с ходу даст такую реку перейти? С ходу ему никто не даст. Так что всегда успеем.
Говорил Кожухарь с сильным, характерным украинским акцентом, неспешно растягивая слова, словно выкрикивал их для кого-то, стоящего очень далеко. Но при этом не особенно заботился, чтобы его действительно услышали! Больше общался с самим собой. И прислушивался тоже в основном к себе.
— Да уж надо бы успеть, — в который раз мрачно соглашался лейтенант, мысленно поругивая себя за несдержанность.
— Послушайте, Кожухарь, а как вы чувствуете себя в доте? Не страшно оставаться в подземелье?
Кожухарь удивленно оглянулся на лейтенанта, покряхтел и, не спрашивая разрешения, уселся на произраставший из пригорка валун.
— Я ведь не один там буду. Одному было бы страшно. А если всем взводом…
— Но ты понимаешь, что, когда немцы прорвутся на этот берег, все мы окажемся в каменном мешке?
Кожухарь непонимающе уставился на лейтенанта, но затем взгляд его несколько прояснился.
— Если вы боитесь, лейтенант, — вдруг понизил он голос, — можете не идти. В доте скажу, что вас убило, чтобы не бросились искать да по связи спрашивать. Или нет, скажу, что вас взял с собой какой-то майор. А вы пристаньте к какой-нибудь части… Кто там потом будет разбираться.
— Надежный вы человек, Кожухарь, — не стал вдаваться в объяснения Громов. — Но все же… подъем, пора идти к доту.
«А ведь действительно, какой был бы срам, если бы вдруг не успели в “Беркут”, — подумалось Громову, когда Кожухарь послушно поднялся. — Такой срам русские офицеры смывали, только исповедуясь под дулом своего личного пистолета. Так что поскорее бы в дот, в гарнизон… Сориентироваться на местности, наладить связь с соседними гарнизонами и маневренной ротой, выяснить изменения в обстановке на участке фронта…» Его прибытие и так безобразно затянулось.
— Чтобы фриц туда раньше нас — да никогда! — мурлыкал в прокуренные усы Кожухарь, не прибавляя шагу и в то же время не пропуская лейтенанта вперед. — Там же Днестро. Фрицы его по-мирному переплыть захотят — половину перетопятся. А тут же — под пушками надо, под пулеметами…
— Разговоры, красноармеец Кожухарь, разговоры… — сдержанно проговорил Громов.
Откуда-то из-под утреннего солнца вынырнуло звено немецких бомбардировщиков. Потом еще и еще одно. Самолеты проходили почти над головами Громова и Кожухаря, но ни их, ни длинный обоз беженцев, тянувшийся внизу, по проселочной дороге, германцы не трогали, не желая тратить на них боезапас. Они медленно, угрожающе разворачивались, снова уходили к солнцу и, уже охваченные его лучами, словно пламенем, пикировали на невидимые отсюда цели.
«А ведь на доты пошли! — проскрипел зубами Громов, прислушиваясь к разрывам бомб. — Утюжат запасную линию обороны. К переправе готовятся…»
— Аккурат наши доты и бомбят, — подключился к его размышлениям Кожухарь. — Точно, наши.
— Будем надеяться, что так, с ходу, они их не возьмут. Кстати, есть там хоть одно зенитное орудие?
— Зенитное? Нет.
— Что, с воздуха доты вообще не прикрыты?
— А кто бы их там прикрывал? — по-крестьянски удивился Кожухарь.
И оба надолго умолкли, все внимание свое обращая на отзвуки воздушной атаки.
— Давно в гарнизоне дота, связист? — нарушил это молчание лейтенант.
— Неделю. Мы все там неделю, — срывающимся голосом ответил красноармеец, задрав голову и внимательно следя за самолетами, перестраивающимися для новой атаки. — И почти все такие же необстрелянные, как я. Так что войско вам досталось…
— Теперь оно всем такое досталось.
— А дот хороший. И название ладное: «Беркут»! Орел, значит. Отож и нам нужно быть орлами.
— А они? — повел взглядом по небу. — Они, немецкие самолеты, что, каждый день вот так?
— Да нет. Дальше пролетали. А то еще на город сбрасывали. Нас почему-то не тревожили. Наверное, потому, что войск возле нас мало. Да и живем мы скрытно, маскируясь…
— И все же… За все эти дни — никакого прикрытия с воздуха?
— Та какое ж там прикрытие?! Это уже, может, потом прикроют, когда фашист за берег цепляться будет. А сейчас только архангелы за нас и заступаются.
— Архангелы — да. Архангелам работы нынче хватает. Впрочем, хватает ли? Очень скоро каждому из нас понадобится по очень надежному ангелу-архангелу. По крайней мере, для того чтобы знать, кого молить о спасении. Но это уже другой разговор. А пока что… Слушай мою команду, красноармеец Кожухарь: «За мной! Бегом марш!»
