— Ему еще бы жратвы, тля музейная! — изобразил возмущение Мальчевский. — Провиант двух немецких батальонов сожрал втихомолку и все ему мало!…
— Ничего-ничего, старшина Бодров накормит, выдаст паек, — скороговоркой разрешил эту проблему капитан, считая, что не она сейчас важна. — Но вы уверены, что сможете еще продержаться? Твердо решили пойти на такой риск?
— Чего ж… Если прикажете.
— «Если прикажете…»! Приказать нетрудно. Поймите, для нас очень важно, чтобы кто-то остался там, у самых «ворот». Кто бы первым встречал немцев, отвлекая их на себя, сбивая с толку, и в то же время предупреждая нас. Тем более что местечко вы себе подыскали славное, из которого немцам вас не выковырять. Подыскать вам еще одного добровольца?
— Только не меня! — сразу же, отвел свою кандидатуру Мальчевский. — Чтобы я, да с таким жмотом…
Звонарь помолчал, переступил с ноги на ногу, громко вздохнул, словно ему приходилось решать какую-то очень трудную житейскую задачу.
— Не надо никаких добровольцев. Я один привык. Тесновато там вдвоем, — мрачно проворчал он. — Лучше уж одному.
— Воля ваша, рядовой Звонарь. Если вы так решили…Один — значит один. Мальчевский, к старшине его. Выдать пару банок консервов, сухарей, словом, что сможете…
— Остальное немцы шнапсом отпайкуют, — проворчал Мальчевский, все еще не в состоянии простить Звонарю его «алчности».
— Что, Звонарь? — спросил капитан, видя, что на пороге солдат замялся. — Есть еще какие-то просьбы? Или, может быть, передумали?
— Есть. В случае чего… узнайте в штабе адрес. Напишите моим… Об этом, ну… что, мол, хотели к медали представить. Или просто: воевал, как полагается. Храбро, значится. Но лучше сообщите, что чуть было не представили…
— Отыщу. Сообщу. И обязательно представлю. Желательно — живого.
— Да нет, ни к чему меня, в натуре, представлять не нужно. Только нервы себе портить. Таких, как я, вшу лагерную, к наградам не представляют.
— Вы что, были под судом?
— Боже упаси, — нервно улыбнулся Звонарь. — Это у меня поговорка такая. Дружок подарил. Ну, я пошел… «Отпайковываться шнапсом», — добавил он исключительно для Мальчевского, с которым явно не собирался сходиться характерами.
22
— Мальчевский, кто это там плавни расстреливает?! — спросил капитан, выбежав из штольни, где он только что закончил осматривать наспех оборудованный в довольно просторной, и в то же время как бы разделенной на три отсека выработке подземный лазарет.
— Сезон королевской охоты, — с убийственным спокойствием ответил младший сержант, устроившись на подстилке из сена, возле остывающей полевой кухни. — Немец вальдшнепы на поминки заготавливает.
— Что за балагурство? Берите двух бойцов — и быстро проверить, что там происходит. Наших в плавнях не должно быть. Значит, кто-то прорывается.
— Был бы приказ, отцы-настоятели, — неохотно расставался со своим лежбищем младший сержант. — Повелят — исполним. Вы двое, рысаки неаполитанские… — по очереди указал пальцем на артиллеристов из группы старшины Кобзача, которые, вернувшись с дальнего поста, доедали то, что повару удалось наскрести.
— Чего тебе? — проворчал один из них.
— Хватит овес переводить. Быстро за мной!
— Так ведь поесть же нужно.
— На ходу, как сам главврач армии рекомендует. Лучше усваивается. Да ты не за котелок, ты за автомат хватайся, нахлебник монастырский!
— Ох, и поганый же ты на язык, сержант, — сокрушенно покачал головой морщинистый, в летах солдат, на усах которого каши оставалось значительно больше, чем попадало в рот.
Видя, сколь неуклюже и неохотно тащится этот боец за Мальчевским, Беркут, недолго размышляя, сам бросился к склону плато, уже на окраине плавней обогнал обоих солдат, и, поравнявшись с младшим сержантом, сказал:
— По-моему, это палят у охотничьего домика.
— Похоже.
— Тогда давайте так: мы с этим парнем…
— Дзохов, — подсказал Мальчевский. — Великий воин Абхазии.
— Так вот, мы с ним возьмем левее домика, со стороны степи. А вы со своим «нахлебником» заходите со стороны реки. Только не очень петляйте.
— Как слоны, напролом пойдем.
— Судя по перестрелке, дело движется к развязке. Когда будем приближаться, побольше крика: «Вперед! В атаку!» и все такое прочее. Пусть думают, что нас много.
— Что-что, а кричать мы умеем, — согласился Мальчевский. — Полвермахта криком распугали.
Перебегая от одного островка камыша к другому, пробиваясь через заросли ивняка и еще какой-то болотной поросли, Беркут и Дзохов добрались до охваченной предвечерними сумерками рощицы и, уже прячась в ней, заметили несколько немцев, спускавшихся по поросшему карликовым лесом и усеянному камнями склону.
«Значит, те, кого они преследуют, — в домике, или возле него, — быстро уяснил для себя ситуацию капитан. — И отходили туда, отстреливаясь».
Беркут отстучал густой заливистой очередью по ближним к нему серо-зеленым фигурам, метнул гранату и, крикнув: «В атаку! За мной! Огонь!», снова прошелся очередью по жиденькой цепи. Его команды тотчас же подхватил Дзохов. Откуда-то из-за домика, вслед за своей порцией свинца, прокричали что-то воинственно-нечленораздельное Мальчевский и его спутник. И сразу же до капитана донесся крик кого-то из вражеских командиров:
— Назад! Засада! Отходить! Всем отходить!
Пока под градом пуль Беркут чуть ли не на четвереньках продвигался к домику, Дзохов, поддерживаемый огнем группы Мальчевского, отчаянно бросился наперерез отступающим. Андрей успел заметить, как, то ли ранив одного из них, то ли просто настигнув, Дзохов схватился с ним в рукопашную, сбил с ног и оба исчезли в кустарнике.
Уже из-под окна домика капитан, как мог, прикрывал его огнем своего шмайссера, и был удивлен, услышав, что прямо у него над головой стреляет еще кто-то, из пистолета.
— Эй, парень, гранаты у тебя не найдется? — спросил он, вставляя в автомат последний рожок.
— Откуда ж она у меня? — проговорил в ответ испуганный девичий голосок. — Есть автомат. Но я не умею как следует…
Немец отметился очередью прямо под подоконником, на несколько сантиметров выше головы Беркута и на столько же — ниже руки стрелявшей. Она взвизгнула, и капитан почувствовал, что что-то обжигающе-металлическое оказалось у него за воротом шинели.
— …Объясните, как следует стрелять из него? — почти прошептал все тот же испуганный голос.
— «Как следует» — я тоже не умею.
— Ой, мой пистолет!…
«Уже за моим воротником», — понял капитан, однако доставать его было некогда. Переметнувшись к углу дома, он крикнул своим, чтобы отходили. Потом еще раз успел скомандовать: «Ложись» и, упав за углом, только чудом спасся от целого роя осколков не долетевшей до окна гранаты.
