На террасе, лицом к воде, зацепившись большими пальцами за
задние карманы, стояла Габриэль. Одна. Я подошел к ней, поцеловал ее в щеку и
заглянул ей в глаза; получив наконец скупую улыбку, которой жаждал, я
повернулся и побрел назад, в дом.
В черном кожаном кресле сидел Мариус и читал газету, сложив
ее, словно джентльмен в частном клубе.
– Луи уехал, – сообщил он, не отрываясь от чтения.
– Что значит – уехал?
– В Новый Орлеан, – сказал Арман, не отводя
взгляда от шахматной доски. – В вашу квартиру. Туда, где Джесс видела
Клодию.
– Самолет ждет, – добавил Мариус, читая газету.
– Мой человек может отвезти тебя на взлетную
полосу, – сказал Арман, продолжая партию.
– В чем дело? Что это вы такие заботливые? С чего мне
ехать за Луи?
– Думаю, тебе стоит привезти его обратно, – сказал
Мариус. – Не нужно ему оставаться в той старой квартире в Новом Орлеане.
– Думаю, тебе стоит выбраться отсюда и что-то
предпринять, – сказал Арман. – Ты слишком долго просидел в своей
норе.
– А, вижу, что у нас будет за община: советы со всех
сторон, все краем глаза следят друг за другом. Почему вы вообще отпустили Луи в
Новый Орлеан? Что, нельзя было его остановить?
Я приземлился в Новом Орлеане в два часа ночи. Оставил
лимузин на Джексон-сквер.
Как все чисто, новые плиты на тротуаре, цепи на воротах,
чтобы бродяги не спали на траве вопреки двухсотлетнему обычаю. Кафе и бары
заполнены туристами, а раньше здесь были прибрежные таверны, очаровательные
гнусные местечки, где охота становилась неотразимой, а женщины были такими же
бандитками, как и мужчины.
Но я любил это место, и всегда буду любить. Краски остались
прежними. И даже на холодном, порывистом январском ветру в городе царила
тропическая атмосфера, на нее влияли ровные мостовые, низкие здания, вечно
движущееся небо, косые крыши, на которых поблескивают ледяные капли дождя.
Я медленно направился прочь от реки, впитывая исходящие от
тротуаров воспоминания, слушая жесткую духовую музыку Рю-Бурбон, а затем
свернул в тихую влажную темноту Рю-Рояль.
Сколько раз проходил я этим маршрутом в старые времена,
выбравшись с набережной или из оперного театра, сколько раз останавливался я на
этом самом месте, чтобы вложить ключ в скважину замка на воротах?
О дом, где я прожил отрезок человеческой жизни и где дважды
чуть не погиб.
В старой квартире кто-то был. Кто-то, кто двигается тихо, но
под чьими ногами скрипит паркет.
На первом этаже за зарешеченными окнами – аккуратный
затемненный магазинчик: фарфоровые безделушки, куклы, кружевные веера. Я поднял
глаза к балкону с коваными железными перилами; я вообразил, что там на
цыпочках стоит Клодия и смотрит на меня, сжимая пальчиками перила. По плечам
струятся золотые волосы, в них – длинная полоска фиолетовой ленты. Моя
маленькая бессмертная шестилетняя красавица: «Лестат, где ты был?»
Вот чем он занимается, не так ли? Представляет себе подобные
вещи.
Стояла мертвая тишина, то есть если не обращать внимания на
трескотню телевизоров за зелеными ставнями и старыми, увитыми плющом стенами,
на хриплый шум Бурбон-стрит, на мужчину и женщину, завязавших крупную ссору в
доме на той стороне улицы.
Но рядом – никого, только сверкающие мостовые и закрытые
магазины да большие неуклюжие машины, припаркованные на тротуаре, – на их
горбатые крыши беззвучно падает дождь.
Некому было заметить, как я отошел, развернулся и, как
встарь, быстро подпрыгнул на балкон, по-кошачьи тихо опустившись на пол. Через
грязное стекло французского окна я заглянул в комнату.
Пусто, поцарапанные стены, какими их оставила Джесс. Наверху
прибита доска, как будто кто-то однажды пытался проникнуть внутрь, но попался;
столько лет – а пахнет паленым и углем.
Я бесшумно снял доску, но оставался внутренний замок.
Получится ли у меня использовать новую силу? Смогу я заставить его открыться?
Почему мне так больно думать об этом – о ней, о том, что в тот последний
трепетный момент я мог бы ей помочь, мог бы свести вместе голову и тело, пусть
даже она собиралась убить меня, пусть даже не произнесла моего имени.
Я посмотрел на замок: «Повернись, откройся». И сквозь слезы
я увидел, как дрогнула щеколда, услышал, как скрипнул металл. Легкий спазм в
мозгу, старая дверь выскочила из покоробившейся рамы, петли застонали, как
будто ее распахнул сквозняк.
Он стоял в холле и заглядывал в комнату Клодии.
Пиджак стал покороче и не такой широкий, как старинные
сюртуки, но он был так похож на себя из прежних времен, что боль стала
невыносимой. Я не мог пошевелиться. Он выглядел словно призрак, густые черные
волосы растрепаны, как в былые дни, в зеленых глазах – меланхоличное удивление,
руки болтаются по бокам.
Естественно, он не стремился специально вписываться в старый
контекст. Но призраком в этой квартире, где Джесс так перепугалась, был он сам,
здесь Джесс уловила леденящие душу отголоски прежней атмосферы, которой мне
никогда не забыть.
Шестьдесят лет провело здесь семейство нечестивцев.
Шестьдесят лет – Луи, Клодия, Лестат.
Смогу ли я услышать клавикорды, если постараюсь? Клодия,
играющая своего Гайдна, поющие птицы – их всегда будоражил этот звук, вся эта
музыка, вибрирующая в хрустальных украшениях, свисающих с расписных стеклянных
абажуров масляных ламп, и в трубах, даже в тех, что проходили рядом с задней
дверью, перед изогнутой железной лестницей.
Клодия. Лицо, созданное для медальона или для овальной
миниатюры на фарфоре, который нужно хранить в ящике вместе с локоном. Но как бы
ей был ненавистен этот образ!
Клодия, вонзившая нож мне в сердце; она поворачивала его и
смотрела, как по моей рубашке льется кровь.
«Я положу тебя в гроб, отец. Но ты уже никогда не встанешь».
«Тебя я убью первым, мой принц».
Я увидел маленького смертного ребенка, лежащего среди
грязных одеял, ощутил запах болезни. Я увидел черноглазую царицу, застывшую на
троне. Я поцеловал их обеих, Спящих красавиц!
«Клодия, Клодия, очнись, Клодия… Вот так, дорогая, ты должна
выпить это, чтобы поправиться».
«Акаша!»
Кто-то тряс меня.
– Лестат!
Я смутился.
– А, Луи, прости меня. – Темный заброшенный холл.
Я содрогнулся. – Я пришел, потому что волновался… за тебя.
– Не стоит, – деликатно ответил он. – Мне
просто было необходимо совершить это небольшое паломничество.
