Потом всходила луна,
безжалостным светом все вокруг заливая.
Нашим тайным гостям негде было укрыться.
Ох, как они кричали…
Да, прежде мы говорили совсем другие слова.
Стэн Райс «Прежние слова»
По покрытой коварным снегом тропе широкими шагами с
нечеловеческой скоростью двигалась высокая фигура, с ног до головы закутанная в
черное – открытыми оставались только глаза.
Стояла почти ясная ночь, высоко в небе в горном разреженном
воздухе Гималаев сияли крошечные звезды, а далеко впереди – так далеко, что
определить расстояние было не по силам даже ей, – высился массивный
складчатый склон Эвереста, удивительно четкий на фоне густого слоя клубящихся
белых облаков. При каждом взгляде на него захватывало дух, и дело было не
только в его восхитительной красоте, но и в том, что он казался исполненным
значительности.
Боготворить эту гору? Да, ее можно боготворить безнаказанно,
ибо гора никогда не ответит. Свистящий ветер, от которого стыла кожа, был
голосом, никому и ничему не принадлежавшим. И от этого непреднамеренного и
совершенно равнодушного великолепия ей хотелось плакать.
Вид бредущих далеко внизу паломников тоже вызывал у нее
слезы – они походили на муравьев, тоненьким ручейком ползущих по извилистой и
невероятно узкой тропе. Чрезвычайно грустная иллюзия. Да ведь и сама она
направлялась к тому же скрытому в горах храму. К тому же достойному презрения и
обманчивому богу.
Она страдала от холода. Лицо и веки покрылись инеем.
Мельчайшими кристалликами он налипал на ресницы. Под порывами пронизывающего
ветра каждый шаг требовал огромных усилий даже от нее. Ни физический ущерб, ни
смерть ей, конечно, не грозили – для этого она слишком стара. Ее страдания
носили скорее психологический характер и были вызваны невероятным
сопротивлением сил природы и тем, что в течение многих и многих часов она не
видела вокруг ничего, кроме ослепительно белого снега.
Не стоит обращать на это внимание. За несколько ночей до
этого на одной из грязных и многолюдных улочек Старого Дели она вдруг ощутила
пробежавший по всему телу холодок тревоги, заставивший ее вздрогнуть;
с того момента дрожь возвращалась практически каждый час, словно начинала
сотрясаться сама земля.
В определенные моменты она была уверена, что пробуждаются
Мать и Отец. Что где-то далеко в устроенном для них ее возлюбленным Мариусом
тайном убежище Те, Кого Следует Оберегать, наконец шевельнулись. Столь мощный и
в то же время неясный сигнал мог быть вызван только чем-то сродни такому
воскрешению: после шести тысяч лет ужасающей неподвижности Акаша и Энкил
восстают со своего общего трона.
Однако это, конечно же, не более чем игра воображения. Все
равно что просить горы заговорить. Ибо древние прародители пьющих кровь отнюдь
не были для нее всего лишь легендой. В отличие от большей части их
многочисленных потомков она видела их своими глазами. Ее сделали бессмертной на
пороге их храма; затем она на коленях подползла к Матери и дотронулась до нее;
она пронзила зубами гладкую блестящую поверхность того, что когда-то было
человеческой кожей Матери, и в рот ей хлынул стремительный поток ее крови. Даже
тогда это казалось поистине чудом: животворная кровь, струящаяся из
безжизненного тела, пока, словно по волшебству, не закрылись раны.
В те далекие века величественных верований она разделяла
убеждение Мариуса в том, что Мать и Отец всего лишь дремлют, что придет время,
и они восстанут от сна и вновь заговорят со своими детьми.
Они вместе с Мариусом пели им гимны при свечах; она сама
возжигала для них благовония, ставила перед ними цветы; она поклялась никогда
не раскрывать местонахождение святилища, дабы другие вампиры не пришли
уничтожить Мариуса, похитить его подопечных и насытиться первородной, а значит,
наиболее могущественной кровью.
Но это было давно, когда мир был разделен между племенами и
империями, когда героев и императоров в одночасье возводили в ранг богов. В то
время ее воображение находилось во власти утонченных философских идей.
Теперь она знает, что значит жить вечно.
Опасность. Она вновь почувствовала, как по всему телу
пронесся обжигающий поток. Ощущение исчезло. И тут же возникло видение:
какое-то зеленое и сырое место, мягкая земля и непроходимая растительность. Но
и видение через миг пропало.
Сияющий в лунном свете снег ослепил ее на мгновение, она
остановилась и взглянула на мерцающие сквозь тонкую завесу облаков звезды. Она
прислушалась, надеясь уловить голоса других бессмертных. Но не услышала ни
единого отчетливого и существенного сообщения – лишь слабый трепет, исходящий
из храма, в который она направлялась, да далеко позади, в темных закоулках
грязного перенаселенного города, звучали мертвые электронные записи этого
сумасшедшего кровопийцы, «рок-звезды» Вампира Лестата.
Он обречен, этот запальчивый современный юнец, посмевший
украсить свои фальшивые песни фрагментами старых истин. Бесчисленное множество
таких вот юнцов взлетали и падали на ее глазах.
Но его наглость не только шокировала, но и одновременно
вызывала у нее интерес. А что, если сигнал тревоги каким-то образом связан с
его печальными и в то же время удивительно пронзительными песнями?
Акаша, Энкил,
Услышьте детей своих!
Как смеет он произносить древние имена перед миром смертных?
Это просто невероятно и противоречит здравому смыслу, что такое создание до сих
пор не уничтожено. Однако этот монстр, завоевавший невероятную популярность,
раскрыл тайны, которые мог узнать только от самого Мариуса. А где сейчас сам
Мариус, который вот уже два тысячелетия переносит Тех, Кого Следует Оберегать,
из одного святилища в другое? Но если она позволит себе вспоминать о Мариусе и
о ссорах, давным-давно заставивших их расстаться, у нее просто сердце
разорвется.
Тем временем записанный на пленку голос Лестата пропал – его
заглушили другие слабые голоса, шумы, доносящиеся из множества городов и
деревень, и вечно звучащий плач душ человеческих. Как это часто бывало, ее
острый слух не мог четко различить ни одного сигнала. Бесформенная и ужасающая
волна захлестнула ее с такой силой, что пришлось полностью отключиться. И снова
только ветер.
А какими же тогда слышатся все голоса земли Матери и Отцу,
чьи силы неизбежно возрастали от начала времен? Способны ли они, подобно ей,
отгородиться от этого потока или время от времени на выбор прислушиваться к
отдельным голосам? Быть может, и в этом они столь же беспомощны, как и во
многом другом, и именно непрекращающийся гул слышимых отовсюду криков как
смертных, так и бессмертных всего мира удерживает их в неподвижности и лишает
способности мыслить.
Она взглянула на возвышающийся перед ней огромный зубчатый
пик. Надо идти. Она поплотнее закутала лицо. И двинулась дальше.
