Изредка проносились над головами птицы, и одна
– сорока с золотисто-зеленым, нарядным отливом восхитительного оперения – села
на коряжину и долго косила бусинкой глаза на бьющиеся в судорогах тела,
исторгающие хриплые крики, – бесстрашно смотрела, и только когда Олег,
перекатившись на камни, бессильно раскинул руки, птица вспорхнула, вспугнутая,
и, сделав прощальный круг, улетела к лесу, откуда тотчас разнесся
пронзительный, захлебывающийся стрекот.
Они посмотрели друг на друга – и зашлись в
бессильном хохоте.
– Теперь всем расскажет! – выдохнула
Женя. – Всему лесу!
– Да, проходу нам точно не дадут, –
усмехнулся Олег. – Придется убраться, пока тут не собрались все лесные обитатели,
а то еще притащатся твои знакомые, медвежье семейство, в качестве полиции
нравов, а у меня в обойме выстрела на два осталось.
– А запасная?
– А запас карман уже не тянет. Я все за ночь
расстрелял. И зря, как выяснилось. Тебя не нашел, зато спугнул, похоже, всех,
кого только мог. Единственное, что теперь остается, – это подозревать,
зачем Корнюшин явился на свою дачу. Думаю, тот человек, которого он так
чувствительно приложил, – его подельник, по-нынешнему – бизнес-партнер.
Знать бы еще, в каком бизнесе! Они не поладили, повздорили, Корнюшин его
успокоил – неведомо только, навсегда или на время.
– На время, – сказала Женя. – Когда
ты ринулся в лес, я вернулась в дом, но того человека в комнате уже не было. Он
прятался в соседней, а когда начал открывать дверь, я от страха потеряла голову
и ринулась прочь. Вдобавок он включил прожектор, освещающий сад, и мне просто
некуда было деться, кроме как бежать в тайгу.
– Понятно, – протянул Олег. – Во
всяком случае, хотя бы на время Корнюшин от подельника освободился. Конечно,
точно сказать нельзя, но, по-моему, у него здесь была назначена еще одна
встреча, на которую он хотел явиться без партнера. Я слышал шум мотора, потом
голоса – вскоре после полуночи, но еще до того, как ты закричала. Потом, когда
я начал стрелять, катер ушел, однако еще дважды пошумливал у берега ночью,
словно пристать не решался. Вообще этой ночью в тайге было большое движение! Но
если тут намеревались что-то сгрузить, я их, конечно, напугал своей пальбой.
Вполне может быть, конечно, что это никакого отношения к Корнюшину не имеет. Во
всяком случае, ясно одно: у нашего гробовщика теперь два серьезных неприятеля:
тот мужик, который валялся на даче, и тот, за которым я бежал, твой урод.
– Урод! – вскинулась Женя. – Тетя
Катя так и сказала, помнишь: урод!
И замерла, нахмурясь. Это воспоминание о
словах тети Кати вспыхнуло так ярко, что затмило другую картину, только что
медленно оживавшую в памяти: человек лежит в углу комнаты, одна рука прикрывает
голову, другая бессильно откинута… Что-то было в этом, что-то было… но что?
Женя сердито мотнула головой: нет, не
вспомнить! И разочарованно взглянула на Олега:
– Но, судя по показаниям Гулякова, тот, кто
убил Неборсина, – видный, красивый человек. Он что-то такое даже сказал:
профиль, мол, как на медаль.
– Или их там целая банда крутится, или, как и
предполагает наш друг Дима Грушин, который, боюсь, на нас с тобой уже во
всесоюзный розыск подал, все эти убийства никак между собой не связаны. Цепь
совпадений, не более! – отозвался Олег, но тут же осекся: – Хотя Алина…
Да, все еще больше запутывается. А у вас там по разработкам, связанным с этими
смертями, не мелькал никакой урод?
Женя прижала руку ко рту.
– Ваныч! – выговорила невнятно. –
Как я сразу не вспомнила! Девчонки в манеже говорили, что Ваныч, один из
подметальщиков, которые исчезли сразу после несчастного случая с Климовым, был
на редкость уродлив. Они его жалели. Но как же он мог оказаться здесь?
– Думаю, без самолета не обошлось, –
хладнокровно сообщил Олег. – На крайний случай, без поезда.
– Да это же бомж, бродяга, откуда у него
деньги! – вскричала Женя, но потом сама поняла, что говорит глупости.
– Кстати, – прищурился Олег, – не
много ли в этой истории бомжей? Ваныч, потом Гуляков… А он сам, тот Гуляков, из
себя каков был? Ты его не видела?
– Нет, как-то не пришлось. А потом он пропал.
– Да, интересно. Дал какие-то показания – и
сгинул. Теперь, значит, убийцу Неборсина можно искать только на основании его
показаний. А если у него что-то со зрением? Если вообще извращенный вкус? Ишь
ты, медальный профиль! Ну ладно, вставай, моя радость, пошли, труба зовет. Если
мы упустили всех персонажей этого представления, может быть, еще не остыли хоть
какие-то их следы?
* * *
Так сказал Екклезиаст. Так сказал бы и я, да
он успел раньше».
Из дневника убийцы
* * *
Таежную полосу, которая вчера представлялась
Жене непроходимой, нескончаемой чащобой, они прошли за какие-нибудь сорок
минут. Причем вся она оказалась испещрена паутиной едва заметных тропинок, в
которых Олег совершенно свободно ориентировался.
– Ты что, бывал здесь раньше? – спросила
наконец Женя.
– В доброе старое время, – сверкнул он
улыбкой через плечо. – Хорошее местечко, особо памятное… Меня ведь здесь и
убили.
Женя споткнулась.
Олег обернулся, подал ей руку:
– Не бойся. Сейчас я вполне живой, в чем ты
недавно сама могла убедиться. Но тогда до города меня довезли уже не живым.
Правда, повезло. Как раз в это время в военный госпиталь с показательными
выступлениями приехала из обеих столиц бригада реаниматоров, напичканная
всяческими новациями. Вынули парнишку с того света…
Женя резко шагнула вперед, прижалась, но Олег
нетерпеливо отстранился:
– Без драм, ладно? Если ты даже шрама не
заметила, то о чем вообще беспокоиться? – И опять двинулся вперед.
Женя промолчала. Ого, не нашла! Но почему-то
постеснялась спрашивать.
Жутко! «Здесь меня убили…» Помнится, он
говорил, что ранен был давно, лет десять назад. Сколько же ему тогда было:
двадцать два, двадцать? Да, почти ровесник тех ребят, которые гастролировали по
БАМу со своим забавным и опасным спектаклем, почти ровесник того парня, который
из-за этого спектакля… Как странно мешается со смертью жизнь, как невыносимо!
Дико думать, что Женя приехала бы в Хабаровск и бродила здесь одна, без Олега.
То есть она никогда не встретила бы его, даже не знала бы, а на хабаровском
кладбище…
Железная пирамидка с красной звездочкой и
овальной фотографией молодого, смеющегося Олега так ясно возникла перед
глазами, что она опять споткнулась.
Олег обернулся:
