И вдруг что-то сработало под черепными коробками. У чиновника Пискунова – он отныне старался держаться подальше от компании – от страха свело челюсти.
– Где они ночевали? – покрываясь мурашками, выдавил Волостной.
– М-мне кажется, г-где-то на втором… – заикаясь, вымолвил прокурор Головач. – Буревич пытался забраться в нашу комнату с Валентиной Максимовной, м-мы его выгнали…
И люди гуськом засеменили на второй этаж. Врывались в помещения, бежали дальше. И снова душераздирающий вопль потряс заледеневшие стены! Спальня Владимиру Ильичу досталась не из роскошных. Помещение было оклеено зловещими черно-бежевыми обоями. Обветшавший от старости «славянский» шкаф, включенный калорифер рядом с кроватью, ветхий половик на полу – когда-то нарядный и добавлявший уют в интерьер. Посреди двуспальной кровати, выпучив глаза в потолок, лежал директор второй городской гимназии Гусь Владимир Ильич. В груди его торчал широкий кухонный нож. Всадили его между ребрами основательно, по рукоятку. Вся кровать, одеяла и одежда Владимира Ильича были пропитаны свернувшейся кровью. Он был мертв уже много часов. На обоях над головой мертвеца было криво нацарапано «Месть»…
Женщины, выскакивая за дверь, безумно кричали, хрипел умирающий от страха Пискунов. Остальные угрюмо, но уже без прежнего благоговения, разглядывали мертвеца.
– Ну, вы даете, черт вас побери… – пробормотал выбирающийся из ступора Тимофей. – Не знаю, что тут у вас происходит, но, похоже, гости дорогие, кто-то из ваших начинает вас приканчивать…
– Иди отсюда! – заорали на него мужчины, и Тимофей попятился. Затем вернулся, выдернул из розетки калорифер (нечего, мол, мертвецов греть) и под хмурыми очами, пока не прилетело по голове, убежал в коридор.
– Давайте же, Игорь Константинович, – расклеил одеревеневшие губы полковник. – Что мы имеем на этот раз?
– А вы ослепли? – раздраженно выплюнул Волостной. – Бедняга спал, в него всадили нож двумя руками – со всей силы…
– Ну, это точно мужчина… – поежился адвокат Чичерин.
– Или очень раздосадованная женщина, – поправил Волостной. – Не поверите, господа, – добавил он миролюбивым тоном. – Достоверный случай. Хрупкая дама весом пятьдесят килограммов целый километр волокла от дороги тело своего стокилограммового любовника. Потом расчленила его в лесу и похоронила по частям. А убивала обычной отверткой. Милейшее образованное создание, никогда не поднимавшее даже пакеты с продуктами.
– Вы это к чему? – Полковник жадно закурил и водрузил тяжелый взгляд на следователя, но тот не смутился. Облизал побелевшие зубы, оторвал кусок полуистлевшего покрывала и попытался вытащить из покойника столовый прибор, не прикасаясь к рукоятке. Нож не поддавался. Его заклинило между ребрами. Проделав несколько попыток, Волостной задумался.
– Мало каши ели… – отстраненно пробормотал прокурор.
Следователь скорчил неопределенную гримасу, повернулся к комоду, на котором валялся пыльный хлам. Поднес к глазам восковую свечу, в основание которой было вдавлено что-то черное, раздраженно швырнул ее на пол и принялся безжалостно кромсать каблуком.
И снова в одном из помещений на другой стороне коридора раздался громкий крик! Орали женщины, включая упавшую им на хвост пугливую, но любопытную Евдокию. Волостной примчался первым, оттолкнул отплясывающего на пороге Пискунова. Окно в помещении, где имелась мятая кровать и мебельная рухлядь, было распахнуто. Морозный воздух наполнял помещение, и маломощный калорифер не мог с ним бороться. Женщины жались друг к дружке, надсадно вопили. На кровати, рядом с грудой скомканной мужской одежды, сидела окаменевшая Евдокия, ее приводил в чувство судорожными поглаживаниями икающий Тимофей. Волостной устремился к окну, оттеснив женщин. В затылок дышал «оживающий» полковник. Вошедшая в комнату Ольга Дмитриевна решила выглянуть в окно, словно чувствовала, что если высунется, то увидит нечто любопытное…
Под окном в снегу валялось обнаженное тело в сиреневых боксерских трусах. Оно находилось метрах в двадцати правее крыльца. Но люди, вытаскивающие на улицу депутата Аврамского, не могли его заметить из-за внушительного сугроба. Сверху же все прекрасно просматривалось. Очередное бездыханное тело принадлежало главе регионального управления ФМС Федору Михайловичу Буревичу. Разбросанные конечности, оскаленный рот, закрытые глаза… Оттолкнув возбужденно дышащего полковника, Игорь Константинович бросился из комнаты, прыжками преодолел коридор, скатился по лестнице и вскоре уже месил глубокий снег, пробираясь вдоль стены здания. Он не чувствовал холода, но отлично понимал, что это явление временное. За ним пробирались еще трое, он различал их неровное дыхание. Тело Буревича, пролежавшее на морозе несколько часов, превратилось в ледышку. Поблескивали стеклянные глазные яблоки из-под прикрытых век. Убеждаться в очевидном Волостной не собирался. Он осматривал тело, протаптывая вокруг него канаву. Прикасаться к конечностям боялся, стоит задеть – переломятся к чертовой матери. Выявить серебрящийся синяк на виске оказалось несложно. Федора Михайловича ударили чем-то тяжелым, и в профессиональной памяти сразу же возникла угловатая ножка от колченогого буфета, валяющаяся под кроватью.
– Что за хрень, Игорь Константинович? – хрипел и кашлял на морозе полковник. – Ну, убили этого парня, ладно… Но почему не ножом, как Гуся? Почему он раздетый? Не мог же он спать раздетый!
– Вы задаете вопросы, Эдуард Владимирович, понятные даже умственно отсталому, – бормотал прокурор, пытаясь выбраться из засасывающего его сугроба.
– Даже я понимаю… – пыхтел адвокат. – Подумайте хоть в критическую минуту, полковник.
– Убийца не смог вынуть нож из директора, – объяснил Волостной. – У меня же не вышло, а у него с какой стати бы вышло? Перестарался. Пришел к Буревичу с голыми руками, вырубил тяжелым предметом по виску. Уж не знаю, почему не стал его добивать – возможно, испугался, что кровь на него брызнет. Когда директора на перо насаживал, в одеяло завернулся да возле мертвеца и бросил… Решил раздеть и вышвырнуть на улицу – этот тип невысокий, худой, невелика тяжесть. Голому, в такой дубак, да еще без сознания, с пробитой головой – дело нескольких минут.
– Жутко представить… – задрожал адвокат. – Он мог прийти в себя, что-то понять, возможно, подняться… но это действительно считаные минуты… Куда бежать? Мы в одежде-то дуба даем… – Он припустил прочь, увязая в снегу.
– Куда собрались, защитник? – прикрикнул Волостной. – А ну назад, хватаем бедолагу и тащим к крыльцу. Нам еще директора из дома нужно извлечь, ни к чему нам покойники в доме!
– Ага, примета хреновая… – сипел и кашлял прокурор.
Все вместе, не сговариваясь, вскинули головы. И Иван Петрович Пискунов, подглядывающий из окна второго этажа, в страхе отшатнулся.
Когда они ворвались в гостиную, три существа, внешне лишь отдаленно напоминающие женщин, сидели на диване и занимались «синхронным дрожанием». Иван Петрович метался по ковру и молил Спасителя о пощаде. Тимофей растапливал камин. Возле стола, заваленного объедками и пустыми бутылками, блуждала мертвой зыбью Евдокия, сметала веником стеклянные осколки. Ей было нехорошо, она забралась в угол, где имелся запас питьевой воды, выудила маленькую бутылку «Аква Минерале», стала жадно пить из горлышка. Адвокат направился к холодильнику, оттолкнув Евдокию, выудил непочатое шампанское, сорвал сеточку, выстрелил пробкой в потолок и принялся лакать, предварительно хорошенько себя облив.
