— Возможно, она и права, — сказал Элиар. —
Когда я стоял привязанный к столбу в ее тронном зале, она так много обо мне
наговорила, что я и сам поверил в то, что участь этого чудовища, Элиара, будет
ужасна.
— Все как будто сходится, Двейя, — согласился
Альтал. — Мы попросим Альброна ее представить, а затем она произнесет
пламенную речь с призывом о помощи. Потом она может передать слово мне, и я
объясню им детали сделки. Альброн знает, что на самом деле происходит, так что
он сумеет сказать вступительное слово, а также сгладить некоторые
шероховатости. — Он откинулся в кресле. — Однако есть одна неувязка.
Будет ли прилично для правителя вот так, лично, произносить речи? Разве не для
этого нужны дипломаты?
— А откуда ты взял, что я стану вести себя подобно
другим правителям? — спросила Андина. — Мои поступки почти всегда
неожиданны. Я всегда такая, Альтал. Несмотря на яростные возражения моих
советников, отбросив всякую предосторожность и взяв с собой в дорогу лишь
нескольких слуг, я отправилась в Арум, чтобы попросить помощи в продолжающейся
войне против ненавистных кантонцев. С большим риском для жизни я презрела все
опасности неспокойного мира и явилась в замок Альброна, чтобы рассказать о
своей просьбе благородным вождям кланов. Моя храбрость настолько велика, что вы
и все остальные, кто будет там, едва ли осмелитесь находиться в одной комнате
со мной.
— А не слишком ли это отдает мелодрамой? — заметил
Бхейд.
— Я буду говорить с арумцами, брат Бхейд, —
подчеркнула Андина. — К жителям Перкуэйна или Экуэро я применила бы другой
подход. Арумцы любят мелодраматические сюжеты, и я разыграю перед ними такой
спектакль, который они никогда не забудут. Просто попроси Альброна представить
меня, а затем отойди в сторону. Через полчаса все эти вожди кланов будут моими.
— Не слишком ли мы самонадеянны? — засомневалась
Лейта.
— Нисколечко, Лейта, — отозвалась Андина. — Я
самая лучшая.
— Простите… — сказал Гер.
— Говори, Гер, — подбодрил его Альтал. — Ты
хотел что-то добавить?
— Не слишком ли все это просто? Я хочу сказать, поверят
ли арумцы в то, что для защиты всего лишь одного города потребовалось так много
солдат?
— А он ведь прав, Альтал, — согласился
Элиар. — Сержант Халор всегда говорил нам, что жители нижних земель всегда
стараются обходиться как можно меньшим количеством солдат. Думаю, нам нужна
война побольше, чтобы вожди кланов нам поверили.
— Но это единственная война, которая у нас пока
есть, — ответил Альтал.
— Ну, не совсем, — возразил Гер. — Есть ведь
еще война между тобой и Гендом.
— Это религиозная война, Гер. Разве ты не слышал, что
сказал Альброн: арумцы не вмешиваются в войны, которые развязываются на
религиозной почве? — Он покачал головой. — Нам нужно придерживаться
политических причин, а религию отбросить подальше.
— Почему бы просто не сказать, что кантонцы служат
Некверу? Или что они на их стороне, или что-то вроде этого? По словам Лейты,
никто толком ничего не знает о жителях Неквера — кроме того, что это жуткие
типы. Может, нам просто сказать, что в Нагараше есть некий король, который
хочет владеть целым миром, и что ему удалось уговорить этих дурачков из Кантона
примкнуть к нему?
Не будет ли это несколько ближе к тому, что происходит в
действительности? Разве добрая ложь не должна содержать в себе некоторой доли
правды? Если мы станем говорить только о войне между леди Андиной и тем
придурком из Кантона, история будет какой-то слишком ясной и понятной. Может,
оставить в ней некую недосказанность, что-то необъяснимое?
— Гляди-ка, Альтал, тебе наступают на хвост, —
заметила Лейта. — По-моему, этот мальчишка тебя нагоняет.
В ночь после того, как Альтал с друзьями вернулись в замок
Альброна, с гор Арума повеял теплый ветерок и смел снег с дорог, как горячий
нож срезает масло. От талого снега ручьи и реки вышли из берегов, а когда
паводки спали, начали подъезжать остальные вожди кланов.
Первым до замка Альброна добрался Колейка — очевидный
наследник толстого вождя Нейгваля. Колейка оказался тощим молодым человеком с
мягкими черными волосами и выступающей нижней челюстью. Это был суровый человек
в кожаной куртке, предпочитающий носить облегающие кожаные штаны, а не
традиционный килт, как большинство арумцев. Он был очень скуп на слова, а когда
что-нибудь говорил, то обнаруживал странную привычку держать верхнюю губу
неподвижной. По прибытии он коротко переговорил с вождем Альброном, а затем
погрузился в глубокое молчание.
Несколькими днями позже прибыли Смеугор и Таури — вожди двух
южных кланов. Смеугор был коренастый человек с багровым лицом, испещренным
едкими красными прыщами и глубокими шрамами. На лице он силился изобразить
наигранную веселость, но взгляд его узких глаз оставался холодным и суровым,
как стекло. У Таури были жиденькие светлые волосы и никаких следов бороды на
лице. Очевидно, он считал себя дамским любимцем. Одет он был в элегантное, хотя
и не очень чистое платье, скроенное по моде, принятой у жителей нижних земель,
и с неприкрытой похотью глазел на каждую особу женского пола в замке Альброна.
После своего приезда Смеугор и Таури, подобно Колейке, предпочитали больше
молчать, чем говорить.
— Я чувствую в воздухе намек на прошлые раздоры,
Альброн, — несколько позднее сказал Альтал хозяину замка. — Не затевается
ли здесь что-нибудь такое, о чем мне следовало бы знать?
— Это пережитки старых междоусобных войн,
Альтал, — признался Альброн. — На самом деле никто из вождей кланов
не доверяет друг другу. Совет, который ты попросил меня созвать, идет вразрез с
традицией, и другие вожди относятся ко всему этому с большой подозрительностью.
История Арума — это печальная череда обманов, предательств и открытых убийств.
Мы всегда настороже, когда входим на территорию другого клана. Если бы я не
рассказал им о твоем золоте, большинство из них наверняка бы не приехали. Когда
приедет Твенгор, дела должны немного оживиться.
Вождь Твенгор — большой, крепкий человек с лопатообразной
бородой — был пьян в стельку, когда добрался до замка Альброна, а его племянник
вождь Лайвон ехал рядом с ним, чтобы не дать дяде свалиться с лошади. По дороге
Твенгор орал старинные застольные песни, фальшивая мелодия которых эхом
разносилась по всему ущелью.
Лайвон оказался суровым молодым человеком, который,
бесспорно, держался в тени своего более знаменитого дяди.
