– Лысаковский – это некий молодой человек, который прошлой
зимой покончил с собой, – пояснил Николай Дмитриевич. – Ничего не знаю о нем,
не знаю о причинах, которые его побудили пойти на суицид. Знаю только, что он
наверняка находился в неуравновешенном состоянии: ну никто в благостном
расположении духа кончать с собой не станет, ведь верно? Я присутствовал при
вскрытии – разумеется, это необходимо при всяком криминале, а я, чтоб вы знали,
консультирую иногда наших судмедэспертов, многие из них когда-то у меня
учились, я ведь еще и на медицинском факультете преподаю. Как кот Матроскин –
«я еще и вышивать умею, и на машинке тоже…». Стало быть, обнаружил я у
Лысаковского патологическое воспаление лимфаузлов с характерными серо-зелеными
уплотнениями и решил, что молодой человек – а он и впрямь был молод, лет
двадцати пяти, – работал в химической промышленности. Вот, опять, думаю, те
роковые ферменты себя проявили! Но каким образом? Ведь завод давно закрыт.
Может быть, думаю, где-то в химии снова взялись за те же разработки? Я нарочно
выяснял ситуацию, интересовался и выяснил: нет, Лысаковский не имел отношения
ни к какому химическому производству. Кстати, если он вздумал кончать с собой
из-за того, что, узнав про свое воспаление, принял его за рак, то сделал это напрасно.
Опухоль была доброкачественная, ее можно было просто иссечь, как у Майи
Климовой.
– Где работал Лысаковский? – быстро спросила Алена.
– Ага! – хитро посмотрел на нее Николай Дмитриевич. –
Где-где! В том-то и дело! Лысаковский работал там же, где и эта наша Майя
Климова, – в художественном музее.
– Нет… – пробормотала Алена.
– То-то и оно, что да, – кивнул Николай Дмитриевич. – То-то
и оно, что да! Каково совпадение?
– Значит, все-таки краски виноваты! – всплеснула руками
Алена. – Краски излучают тот фермент, о котором вы говорили! И он губит людей!
Надо что-то делать, это ведь неизвестно сколько народу может сойти с ума, дойти
до суицида!
– Стоп, стоп. Стоп! – махнул на нее рукой Николай
Дмитриевич. – Угомонитесь, душа моя. Ну что вы такое говорите: краски излучают
фермент! Чушь, извините, полная. Понимаю, что вы имеете в виду: в красках
находится некое губительно воздействующее вещество. Веди мы речь, к примеру, о
каком-то радиоактивном металле, который давал бы смертельную дозу излучения, я
бы, худо-бедно, еще мог согласиться с вами. Хотя тоже смешно: сколько там этого
металла должно быть? Какое-то огромное количество! А медь, понимаете ли, никак
не может воздействовать на человека путем излучения. Она прекрасный проводник,
даже сверхпроводник, но излучения – это прерогатива совсем других металлов.
Кроме того, отравление медью происходит не воздушно-капельным путем, как при
ОРВИ. Она должна оказаться внутри организма, чтобы отравить его! Но никто ведь
не станет картины лизать, правильно? Отравление медью может наступить при
введении медьсодержащих растворов в организм человека, использовании
медьсодержащих внутриматочных спиралей или воздействии медьсодержащих
фунгицидов. Отравление чаем, приготовленным на питьевой воде, хранящейся в медном
котле или чайнике… Отравление чаем, приготовленным на питьевой воде, содержащей
медь… Острое отравление виноградом, обработанным сульфатом меди… Ну и так
далее.
– Но… может быть, в составе красителей, лаков каких-то есть
медь? Майя, к примеру, реставратор, она, значит, тоже постоянно имеет дело с
химикатами. Тот молодой человек, Лысаковский, он, наверное, тоже был
реставратором или искусствоведом, поэтому…
– Вообще-то он работал в музее шофером, – усмехнулся Николай
Дмитриевич. – Да-да, просто водителем. И если имел дело с какими-то химикатами,
то определенно с другими, не с теми, воздействию которых, по вашему мнению,
подвергалась Майя Климова. А между тем оба они оказались больны одной и той же
болезнью. С другой стороны, может иметь место всего лишь совпадение. Случайное
совпадение, одно из тех, которых происходит превеликое множество, причем самых
невероятных. Ведь я не знаю их послужных списков, быть может, каждый из них
прежде имел отношение к химическому производству, а теперь только…
– Погодите, – вскинула руку Алена. – Погодите! Я знаю, как
можно выяснить, совпадение это или нет.
– Как, интересно? А, понимаю. Навести справки в отделе
кадров? Ну что ж, тоже путь.
– Да нет, я не о том. Если честно, мне насчет отдела кадров
и в голову не пришло, тем более я все же убеждена: дело не в химическом
производстве, а в музейном экспонате. И я даже знаю, почти уверена, в каком, –
путано объясняла Алена. – Ах, если бы узнать, кто был рядом с этим Лысаковским
в его последние минуты, узнать, что он говорил перед тем, как с собой покончил!
– Наверное, это тоже можно выяснить, – пожал плечами Николай
Дмитриевич. – Если у вас, к примеру, есть знакомые в милиции, в следственных органах,
они, думаю, могут поднять старое дело Лысаковского… Не знаю, я не силен в делах
детективных, вы, пожалуй, лучше моего их знаете, но вся штука только в том, что
чаще всего люди кончают с собой, когда они одни, а потому могло и не быть
свидетелей происшествия. Но я вас перебил, извините. Так что вы говорили, как
можно узнать, совпадение это или нет, эти два случая заболевания?
– Вы знаете кого-нибудь из психиатрической лечебницы на
улице Июльских Дней? – выпалила Алена.
Николай Дмитриевич несколько мгновений смотрел на нее
растерянно, как вдруг забавно, как-то очень по-дамски всплеснул своими
маленькими ручками:
– Неужели еще кто-то из музея?..
– Ну да, да! – закивала Алена. – Женщину зовут Тамара
Юрьевна Семенова, я еще вчера о ее состоянии пыталась разузнать, но она спала,
ее нельзя было тревожить. Но, может быть, сейчас можно хотя бы узнать у ее
лечащего врача, проводился ли осмотр? Мне Грунский говорил, что он какую-то
физическую патологию у Майи заметил при пальпации или пальпировании, я забыла,
как он выразился…
– Да так и так говорят, – сказал Николай Дмитриевич. –
Понятно, при первом же осмотре он заподозрил, что она больна не только
психически, но и физически. Значит, вы хотите, чтобы я на улицу Июльских Дней
позвонил, узнал, проводился ли осмотр и что при нем выявилось. Так?
– Конечно!
– Ну что ж, – взглянул на часы Николай Дмитриевич, –
несколько минут до начала вскрытия у меня еще есть, позвонить в клинику можно,
но, по-моему, лучше напрячь Грунского. У него там должны быть хорошие знакомые,
а психиатр психиатра лучше поймет.
