На сравнительно либеральных мерах настоял товарищ Министра внутренних дел и Командир отдельного жандармского корпуса Владимир Федорович Джунковский, которому демократизм не к лицу по должности.
— Ваше Императорское Величество! — заявил он. — Крайние действия в виде, например, разгона митингов войсками гарнизона пригодны в случае повального неповиновения. Мы имеем дело с провокацией некоторых политических сил. Предлагаю дать им организоваться, выдвинуть требования. Мы пойдем на мелкие уступки, погасим обострение, а потом уничтожим главных смутьянов.
Министр внутренних дел Борис Владимирович Штюрмер, справлявший одновременно не менее хлопотную должность премьер-министра, счел нужным согласиться. Так, с неожиданного и чрезмерно лояльного отношения самодержца и его подручных к народным волнениям, в Санкт-Петербурге начали образовываться выборные органы из недовольных — Советы, диковинный противовес также выборной Государственной думе. Противостояние выдалось странным хотя бы потому, что и в Думе, и в Советах первую скрипку играла умеренная левая партия социал-демократов (меньшевиков), к которым примкнули социалисты-революционеры, изрядно подрастерявшие экстремистские и террористические замашки. Горлопаны из большевистского стана, умело играющие на самых низменных сторонах человеческой природы, легко поднимали рабочих на бунт, а на выборах, когда принимаются взвешенные решения, ультрареволюционные марксисты неизменно проигрывали более спокойным организациям.
Впоследствии, когда Советы оформились и начали расползаться по стране, словно ядовитая плесень, Штюрмер и Джунковский схватились за голову. Предводители Советов все налицо, известны каждому из газет, однако попробуй тронь их. Но и по рецепту НикНика нельзя было действовать — Россия немедленно получала новую революцию.
Что-то подгнило, поистрепалось в самой сердцевине государственного механизма Империи, требовало перемен. Самодержец не мог этого не чувствовать, несмотря на пренебрежение государственными делами и гипертрофированную потребность большую часть времени проводить с семьей. Окружающие его великие князья понимали, что на престоле абсолютно не тот человек, что нужен Империи в качестве лидера. Как раз необременительная работа великого князя была бы Николаю Александровичу по плечу: много времени с семьей, представительские обязанности, устойчивый доход, позволяющий не думать о завтрашнем дне. Собственно, он и вел себя большей частью как второстепенный великий князь, но при малейшем звуке, намекавшем о необходимости передать скипетр более достойному, распрямлялся во весь свой небольшой рост, грозно топорщил короткие усишки и издавал державный рык. Потом шел читать книжки с вечно больным цесаревичем или катал с ним заводную модель танка.
Нездоровая внутри страна в это же время снаружи выглядела грозной и непобедимой. Союзный с германцами флот словно рубанок по доске прогулялся до Дюнкерка, как мелкие заусеницы сострогав подвернувшиеся отдельные британские крейсера и невоенные корабли; последние шлюпками пытались собрать с берега остатки экспедиционного корпуса, когда-то насчитывавшего полтора миллиона джентльменов.
Не ограничиваясь потоплением судов, корабли эскадры постреливали в глубь территории по основным скоплениям войск, спешивших к Дюнкерку. В арьергардных боях англичане теряли куда больше людей, нежели кайзеровские преследователи. Наконец, окрестности Дюнкерка со стороны материка прочесывались полевыми гаубицами. Оборванные, голодные, больные после зимы в окопах, британские солдаты прорвали хлипкий французский заслон и начали разливаться по побережью дальше на юг, занимаясь откровенным мародерством. Их отловом и размещением в лагерях интернированных занялись регулярные французские части. А в Лондон пришло понимание: удайся сейчас эвакуационная операция полным успехом, военная польза от вернувшихся на Родину вояк близка к нулю.
U-боты, не задействованные у Оркнейских островов, бороздили Бискайский залив, Ла-Манш и Восточную Атлантику. Впервые за сотни лет британские торговцы предпочли спускать Юнион-Джек и поднимать вместо него американские звезды. Представители главной нации Земли постепенно осознавали себя изгоями.
К счастью для них, кайзеровский флот не имел средств обеспечивать плотную блокаду, прорывалось гораздо более половины судов, особенно после перехода к системе конвоев и вооруженного их сопровождения. Потому на острова потянулись мобилизованные из колоний, в большинстве не принадлежащие к главному народу Вселенной.
Непрерывно сражаясь с августа четырнадцатого года, британские армия и флот давно растратили боеприпасы и прочие военные запасы, скопленные в мирное время. Оставшись с единственным союзником, охотно продающим военные товары лишь за живую монету, но не желающим лезть в войну самому, британцы почувствовали, что могут потерпеть поражение из-за экономических причин. Черчилль организовал потопление корабля под американским флагом, обвинив кайзеровских подводников в уничтожении нейтрала. Белый дом не отреагировал. Положение островитян из отчаянного переросло в критическое, и очень многое зависело от прямого столкновения главных флотов воюющих стран. В Кабинете и в Парламенте мало кто сомневался, что после этого боя гордый лев запросит мира у континентальных империй. Есть надежда, что в случае морской победы условия окажутся умеренно унизительными… Может быть.
Эскадра Колчака чуть приблизилась к последней и главной надежде Британии лишь к концу светового дня. Посоветовавшись с Арцеуловым, адмирал приказал не рисковать и отставить вылет торпедоносцев. Ночью, чтобы не напороться на арьергард сэра Джелико, Александр Васильевич пустил вперед эсминцы. Сзади поспешали субмарины, которых после Скапа-Флоу осталось способных к дальнейшей битве всего шесть.
В силу непреодолимых законов геометрии эскадра нагнала цели для авиаударов близ британских берегов, плюс та же проклятая необходимость привязки к указателям на суше для успешного возвращения аэропланов. Помянув, что, снявши голову, по волосам не плачут, а рейд небольшой группы военных кораблей по вражеским тылам на закорках самого мощного флота мира и так далеко за гранью риска, Колчак избрал точкой отсчета маяк на мысе Норт-Форленд на восточной оконечности графства Кент, оказавшись у него к утру. Ночь прошла на удивление спокойно, несмотря на близость устья Темзы и лондонских портов: неминуемая близость большого сражения заставила каботажную мелочь на время убраться подальше.
На рассвете отряд германских крейсеров под предводительством адмирала фон Хиппера вступил в визуальный контакт с линкорами сэра Джелико.
— Герр адмирал! Грандфлит ведет бой! — доложил вахтенный.
Сражение выглядело более чем необычно. Артиллерийская канонада, причем не залпами, а вразнобой из большого числа стволов, докатывалась до палубы «Лютцова», черные столбы пожаров вздымались выше дымов из корабельных труб. Сохранив радиомолчание в самое опасное время перед началом боя, Колчак удивил и врага, и союзников. А его самого поразили летчики, вернувшиеся на плавучую базу с потерей всего двух машин.
«Главному Тчк Прошу разрешения на второй вылет Тчк Атакованы линкоры Тчк Повреждены четыре Тчк Ласточкин».
