КОНТРАПУНКТ.
ГАЙ ОКТАВИАН ТУМИДУС, ИЗМЕННИК РОДИНЫ
(Пять дней тому назад)
СОНЕТ ТРАГИКА
Пора, мой друг. Разъехались кареты,
Унылый дождь висит на проводах,
Под башмаками — стылая вода,
И кончились, как назло, сигареты.
Пора, пора. В финале оперетты
И ты и я сплясали хоть куда.
А знаешь, мне завистник передал,
Что у тебя несвежие манжеты,
И фрак мой — с нафталиновым душком,
И оба мы потрепаны и лысы,
Два сапога, две театральных крысы.
Смеешься? Ах, брат-комик, в горле ком,
А ты смеешься. Кто мы? Пыль кулисы
Да рампы свет… Ну что ж, пойдем пешком.
«Сонет трагика» я нашел много позже, чем услышал «Сонет комика» от Донни Фуцельбаума. Собственно, тогда я понял две вещи. Первое: почему Донни никогда не пел песню на эти стихи. Я измучился, представляя, как бы он мог это сделать, и пришел к выводу: никак. Не получилось бы. И второе: случается, мы сперва находим финал, а уже потом начало.
Не скажу, что это откровение сильно облегчило мне жизнь. Но вскоре я понял еще кое-что. Разница между комиком и трагиком не в артистах, а в зрителе. С тех пор я сплю спокойно.
(Из воспоминаний Луция Тита Тумидуса, артиста цирка)
— Честь имею! Нам надо поговорить.
Полковник Тумидус шагнул к «Скарабею». Он чувствовал себя неуверенно, как голый на званом приеме. С утра ему хотелось надеть форму — хотелось до одури, аж скулы сводило. Мундир, фуражка, пояс с кобурой — увы, пустой. Орденские планки. Он сохранил все это. Иногда доставал, раскладывал на кровати, смотрел, хмурился. И прятал обратно в шкаф, не надевая. Вот и сегодня Тумидус обошелся строгим летним костюмом. Он понимал, что ищет одежду, хоть в чем-то напоминающую военную форму, знал за собой такую слабость и мучился этим.
— Выйдите из машины, пожалуйста.
Они вышли: блондин и брюнет. Оценивающе глянули за спину Тумидусу — там ждали Лентулл и Антоний Гракх. Мешковатый комбинезон превращал Лентулла в ходячую грушу. Рядом с ним Антоний казался жгутом, свитым из медных струн. Блондин улыбнулся, когда спутники Тумидуса тоже двинулись вперед, заходя с боков.
— Представьтесь, — сказал брюнет.
— Вы следите за Н’доли Шанвури. — Тумидуса раздражал взгляд брюнета: сонный, черепаший. — Вы из нашей… — Ему стоило больших усилий исправиться: — Вы из помпилианской контрразведки. Не отпирайтесь, это правда. И не беспокойтесь. В наши планы не входит препятствовать вашей работе. В какой-то мере мы даже хотим вам помочь. У нас есть важные сведения. Вы слышите меня?
— Представьтесь, — повторил брюнет. — Я не желаю разговаривать с анонимом.
Блондин улыбнулся еще шире:
— Мы рекламные агенты. Ни один рекламный агент не говорит с анонимом. Профессиональная, знаете ли, деформация…
— Гард-легат Тумидус, к вашим услугам.
Полковник и сам не знал, как это вырвалось. Казалось, лопнул нарыв, и гной потек наружу, вместе с болью неся облегчение. Он не знал, что облегчение мнимое.
— Припоминаю. — Брюнет кивнул. — Изменник родины, да?
Блондин развел руками:
— У вас есть другие рекомендации? Боюсь, у нас нет вакансий для изменников.
Кровь ударила Тумидусу в голову. Вспыльчивость — вот что губило его еще в те дни, когда родина числила гард-легата в своих верных защитниках. Вспыльчивость и гордыня. Забыв о благих намерениях, о необходимости наладить контакт с контрами — забыв обо всем на свете, Гай Октавиан Тумидус рухнул в красную хрустящую мглу. Крюк с правой. Колено в живот. Едва согнется, локоть под ухо… Он еще плавал в красном хрусте, уверенный в итоге схватки, когда нижние ветки черешни, растущей в двух шагах, оказались близко-близко, а желтый корпус «Скарабея» — внизу. Это длилось краткий миг. Тумидус упал боком на капот, кашляя, сполз на землю. Плечо дергало, в ребрах, стремясь наружу, колотился хищный птенец.
— Десантура, — сказал брюнет. — Чуть что, в морду, да? — И шагнул к Лентуллу.
— Да, — согласился Лентулл. — Если сильно просят.
Амебой он перетек вперед. Руки Лентулла превратились в «когти» скалолаза. Толстяк вбивал их в брюнета, как в скальные трещины, одну за другой, кончиками плотно сомкнутых пальцев. Мягкие лапки, твердые пальчики: если бы существовала премия за убийственное изящество, ее вручили бы манипулярию Лентуллу, мастеру расставлять точки над «i». Ямочка между ключицами. Едва брюнет отшатнулся — глаза и еще раз глаза. Комбинацию завершил носок туфли: сегодня Лентулл был в туфлях с очень узкими, очень твердыми носками. Брюнет скорчился, держась за промежность; из глотки контра несся лошадиный храп.
Лентулл ждал рядом, не трудясь добивать.
— Старею, — вздохнул Тумидус, поднимаясь. — Пора в богадельню.
Лентулл пожал плечами:
— Не грустите, легат. Он прав: десантура. Его учили вязать вашего брата. Не знали? Этих красавцев натаскивают на десантниках. Вы для него — подарок на день рождения. А меня учили брать таких, как он. Антоний, отпустите парня! Вы его задушите, к чертовой матери…
Блондин, согнувшись в три погибели, слабо дергался. Шея блондина была зажата в локтевом захвате Антония Гракха. Когда рывки усиливались, что означало: блондин оживает, — Антоний равнодушно менял угол давления, и все возвращалось в исходное состояние.
— Меня никто не учил, — буркнул Антоний, мрачнее ночи. — Я самородок.
Тумидус оправил костюм.
— У нас есть важные сведения, — повторил он. — Вам придется нас выслушать.
— Мы уступаем силе, — просипел брюнет.
Блондин издал натужный булькающий звук. При некоторой доле воображения это можно было счесть согласием. Антоний сбоку заглянул блондину в лицо. Похоже, увиденное удовлетворило Антония: он отпустил жертву. Блондин закашлялся, судорожно глотая ртом воздух, и стал массировать горло.
— Слушайте внимательно, господа рекламные агенты. Слушайте и запоминайте. Информация для вашей торговой компании прямиком из «Грядущего»…
…Когда раздался вой сирены, брюнет уже садился в «Скарабей».
Драка научила брюнета благоразумию — он замер без движения. Остальные последовали его примеру. Голубое солнце Китты полыхнуло в зеркальных стеклах полицейского мобиля, ослепив всю компанию. Поднялись-распахнулись дверцы — хитиновые надкрылья жука-исполина. Чрево мобиля извергло из себя двух патрульных в форме: алые рубашки и шорты, золото пуговиц, радуга значков и нашивок. На поясных ремнях — силовые наручники, подсумки со спецсредствами, разрядники «Тарантул» в открытых кобурах. Ладони блюстителей порядка лежали на рубчатых рукоятях оружия. На лицах — черных, лоснящихся от пота — ясно читалось: «Мы при исполнении!»
