Потом они сидят на диване друг напротив друга и просто болтают. Компьютер Линнеи уже в который раз проигрывает одни и те же грустные песни под гитару, но странное дело — они больше не кажутся Ванессе депрессивными. Наоборот, музыка и приглушенный красный свет обволакивают ее, успокаивают.
Разговор течет сам по себе. Линнея рассказывает, что ей показала Книга Узоров про защитную магию. Ванесса описывает, как наливала эликсир в кока-колу Густава, опуская, конечно, подробности его признаний.
— А ты знаешь, что Густав когда-то был моим парнем? — спрашивает Ванесса у Линнеи.
Увидев изумленное выражение лица Линнеи, Ванесса хихикает.
— В первом классе. Я тогда придумала игру: тот, кто на большой перемене покачается со мной на качелях, будет до конца дня моим парнем.
— Выходит, ты уже тогда была девицей легкого поведения? — спрашивает Линнея и ржет.
— Вот бы сейчас было так же просто выбрать себе достойного парня, — говорит Ванесса, улыбаясь.
Они подсмеиваются над тем, как Ида призналась в своей тайной влюбленности в Густава. Говорят, что вокруг дома Густава всегда наворачивают круги на велосипеде пять-шесть девчонок, каждая надеется, что он выглянет в окно и увидит именно ее. Магия это или нет, но все девчонки по нему сохнут.
Потом разговор переходит на Мину и на то, лесбиянка она или нет. Ванесса убеждена, что да, но Линнея уверенно говорит, что нет.
— Она мне вроде даже нравится, но я ее не понимаю. По ней никогда не поймешь — то ли она обижена, то ли у нее просто такое выражение лица, — замечает Ванесса.
Линнея смеется и согласно кивает.
— Я думаю, сейчас Мину немножко обижена на меня, — говорит она.
— Почему?
— Так, одно недоразумение.
Линнея не вдается в подробности.
— Вообще Избранницы — довольно странная компания, — говорит Ванесса.
— Одни мы с тобой чего стоим, — ухмыляется Линнея.
— Кто бы мог поверить, что я буду сидеть у тебя дома? Я тебя просто ненавидела! Ну или во всяком случае ревновала Вилле к тебе.
О господи, что я говорю, думает Ванесса.
И все равно продолжает говорить. Ей уже давно не было ни с кем так легко и спокойно. К тому же ей очень хочется с кем-нибудь поговорить о Вилле. А кто поймет ее лучше Линнеи?
— Я не хочу расставаться с Вилле, — говорит Ванесса. — Но и с ним больше быть не могу.
— Зачем тогда у него живешь?
— Все не так просто, — отвечает Ванесса.
Она предпочитает не объяснять, почему не живет дома. Линнее ее проблема покажется надуманной. Ведь у нее вообще нет мамы. А отец каждый день валяется пьяный.
— Не понимаю, как можно одновременно любить человека и злиться на него, — говорит Ванесса. — И почему он меня так бесит, если я его люблю?
— Не спрашивай меня, — отвечает Линнея, откидываясь на спинку дивана.
— Почему?
— Никогда не нужно вмешиваться в чужие отношения.
— Но в «Monique» ты говорила, что…
Линнея садится, скрестив ноги, и смотрит Ванессе в глаза.
— Не понимаешь? — спрашивает она. — Я считаю, что ты достойна лучшего, чем Вилле. Но если ты по моему совету с ним расстанешься, а потом пожалеешь об этом, ты будешь на меня злиться. А если решишь не расставаться, хоть и знаешь, что я о нем думаю, — меня возненавидишь.
— Я не… — начинает Ванесса.
— Я не хочу, чтобы ты на меня потом свалила всю вину, — перебивает Линнея.
Ванесса не знает, что сказать. Ощущение такое, будто ей только что сделали комплимент, очень приятный и в то же время очень странный.
— Во всяком случае, он мне больше не звонит, — добавляет Линнея.
Ванесса устраивается поудобнее. В голове у нее всплывает картинка: Линнея и Юнте на этом же самом диване. Кажется, это было в другой жизни.
— Ты еще встречаешься с Юнте?
— Нет, — отвечает Линнея. — Тогда у меня, наверно, было временное помутнение мозгов.
Ванесса смеется и усаживается еще удобнее, вытянув ноги так, что они касаются ног Линнеи.
Она верит, что все образуется. Все будет хорошо.
52
Мину стоит в лесу недалеко от «Болотных Копей». Весна, листва на деревьях такая яркая, что больно глазам. Мину слышит, как журчит вода, и опускает взгляд.
У ее ног течет ручей. Тысячи маленьких солнц сверкают на его поверхности. По воде, покачиваясь, плывут два черных пера. Как странно — знать, что это сон, и не просыпаться.
Мину!
Ребекка зовет ее.
Мину, где ты?
Мину спешит. Она бежит вдоль воды. Она должна найти Ребекку! Но ноги все глубже и глубже погружаются во влажную землю. Тонут с каждым шагом.
Мину!
Она застряла, не может сдвинуться с места.
И тут она видит в воде Ребекку. Ребекка лежит на спине в белой ночной рубашке. Длинные светло-рыжие волосы обрамляют ее бледное лицо. Взгляд устремлен в небо, рот открыт, как в экстазе. В одной руке она держит цветочную гирлянду. Неестественно яркую на фоне черной воды.
Она — утонувшая Офелия.
— Ты не Ребекка, — говорит Мину, сердито и раздосадовано.
Ребекка смотрит на нее. У нее лицо Ребекки. Тело Ребекки. Голос Ребекки. И в то же время это не она.
Несмотря на быстрое течение, девушка двигается по воде медленно и плавно. Она говорит, но губы не двигаются.
Женщину, которая позировала для этой картины, звали Элизабет Сиддал. Впоследствии она тяжело заболела. Обычно ванна, в которой она лежала, подогревалась лампами, чтобы вода не остыла. Но однажды лампы погасли. Увлеченный работой художник ничего не заметил. И Лиззи не стала его отвлекать. Она лежала и мучилась только ради того, чтобы сохранить иллюзию, созданную его воображением. Тот, кто теряет себя, дорого за это платит.
Где-то в реальной жизни звонят в дверь, но Мину судорожно цепляется за сон.
— Что ты хочешь мне сказать?
Твоя суперсила — в твоем мозге, Мину. Ты должна пробудиться. Ты должна осмелиться увидеть себя такой, какой тебя видят другие. ТЫ ДОЛЖНА ОТПУСТИТЬ.
Сон рассеивается, Мину просыпается. В дверь снова звонят.
* * *
Папа Мину небрит, под глазами у него темные круги, а изо рта пахнет кофе, когда он говорит, что Мину еще, может быть, не проснулась.
Анне-Карин, наверно, стоило подождать час-другой, прежде чем идти сюда. Но она спешила сделать это, пока мужество не покинуло ее.
Отец Мину приглашает Анну-Карин в дом. Идеального порядка тут нет, но все выглядит чисто и опрятно. Папа кричит, чтобы Мину спустилась — к ней пришли.
