Мину косится на Анну-Карин, которая сидит наискосок от нее и только что открыла свой конверт.
— Ну как? — спрашивает она.
Анна-Карин колеблется, прежде чем ответить:
— «Отлично» по всем предметам. Даже по физкультуре.
Сколько из них ты заслужила, хочется спросить Мину, но она прикусывает губу и натянуто улыбается.
— Поздравляю, — говорит она.
— Спасибо, — бормочет Анна-Карин.
С бьющимся сердцем Мину вскрывает свой конверт. Все так, как должно быть. Только оценка по физкультуре ниже, чем у Анны-Карин. Но эта оценка не будет потом учитываться.
Мину выходит из класса одной из первых. Она даже не говорит Максу «С Рождеством!». Ей не вынести еще одной пустой улыбки. Выйдя на школьный двор, она замечает у ворот мамину машину и мечтает только об одном — отправиться домой. Как только она переступит порог дома, она засядет в своей комнате и будет заворачивать подарки и жевать имбирное печенье.
У ворот стоит Густав.
Он стоит неподвижно и смотрит прямо на нее.
Мину ищет взглядом путь к отступлению. Мама радостно сигналит, и Мину машет ей. Чтобы дойти до нее, нужно пройти мимо Густава.
Он не должен знать, что ты знаешь. Притворись, что все как всегда, думает она. Он просто Густав. Густав Оландер. Хороший мальчик, футболист.
Который заключил союз с демонами.
Мину уговаривает себя идти как обычно. Быстро, но не слишком. Но сердце стучит так, будто она бежит марафон.
Вид у Густава самый обычный — черная куртка и белая шапка. И это еще сильнее пугает Мину. Потому что Ребекка этому обычному парню верила больше всех на свете. А он сбросил ее со школьной крыши. И выглядел тогда точно так же, как сейчас.
— Привет, — говорит Густав, тепло улыбаясь Мину. — С Рождеством.
— С Рождеством, — выдавливает из себя Мину.
И собирает в кулак волю, чтобы пройти оставшиеся до машины метры спокойно.
Они празднуют Рождество втроем — мама, папа и Мину, и праздник проходит как всегда уютно. В сочельник они высыпаются. Потом играют в настольную игру-викторину, и папа, как обычно, злится на плохо сформулированные вопросы. Потом Мину поднимается в свою комнату и разглядывает подарки. Больше всего ее радует огромная книга с прекрасными репродукциями картин прерафаэлитов.
Именно о такой она мечтала.
Мину устраивается полулежа на кровати с книгой на коленях. Затем начинает аккуратно перелистывать портреты бледных серьезных женщин и мужчин в одеждах прошлых времен. Задерживается на изображении Офелии — девушка в белом платье лежит на спине в воде, вот-вот утонет. Картина злит Мину. Офелия выглядит такой прелестной, такой эротичной. Как будто может быть прелесть и эротика в том, что девушка Гамлета пошла и утопилась, когда все, кому она доверяла, предали ее или умерли.
Мину листает дальше и, дойдя до картины Россетти с изображением Персефоны, застывает как загипнотизированная.
Вот так она выглядела. Девушка, которую любил Макс. Та девушка, что покончила с собой. Мину знает: человеческая психика — сложная штука, и нет ни простых вопросов, ни простых решений, но у нее все-таки не укладывается в голове, как может выглядеть несчастным тот, кого любит Макс.
Она откладывает книгу в сторону и закрывает глаза. Еще раз прокручивает в памяти события того вечера дома у Макса, но позволяет им пойти в другом направлении. Макс не прерывает поцелуя и продолжает обнимать ее, скользит ладонью под ее свитер, дальше к груди…
Но расслабиться и полностью погрузиться в мечту не удается. Мину чувствует, что за ней как будто наблюдают, словно кто-то заглядывает ей в мозг и видит тот запрещенный для детей фильм, который вот-вот начнется.
Мину прислушивается. Мама гремит на кухне приборами. Она снова в плохом настроении, это слышно по тому, как она разгружает посудомоечную машину. Родители поругались: каждый считает про другого, что тот слишком много времени уделяет работе. Папа уехал в редакцию, чтобы просмотреть материал, который отправится в печать после выходных.
Мину поднимается и идет в ванную. Она смотрит на старую карту Энгельсфорса, с которой в ночь кровавой луны исчезли «Болотные Копи». Забирает волосы в хвост, наклоняется над раковиной и начинает намыливать лицо. Сполоснув мыльную пену, она напоследок умывается холодной водой и рассматривает свое отражение в зеркале.
Черная тень бесшумно проносится в воздухе позади нее и исчезает в коридоре. Она бесформенна. Похожа на облако черного дыма или пятна, которые видишь, если слишком сильно потрешь глаза.
Мину выглядывает в темную прихожую. Никого.
Выдумки, уговаривает она себя. Просто выдумки.
* * *
— С Рождеством, девки! — кричит Ванесса.
Она подкручивает звук на динамике, подключенном к компьютеру, и взбирается на стол. Потом протягивает руку и помогает Эвелине и Мишель подняться туда же. Они почти сталкиваются друг с другом во время танца. Ванесса помогает себе удерживать равновесие, упираясь ладонью в потолок. Она сильно раскачивается в такт музыке. Кофта задирается высоко над пупком, каблуки впиваются в мягкую дешевую фанеру кухонного стола Юнте.
Ванесса и Эвелина танцуют, тесно прижавшись друг к другу, а Мишель садится на корточки, покачивая бедрами, и снова поднимается. Парни похотливо таращатся на них, но Ванессе плевать. Она смотрит на своих подруг, своих лучших в мире подруг.
Начинает играть старый хит Бейонсе
[18]
и Джей-Зи,
[19]
и все трое визжат от восторга. Они много раз танцевали под эту музыку в гостиной у Ванессы, когда были маленькие, — у Ванессы дома разрешалось включать проигрыватель на полную громкость, — и маме так нравилась эта песня, что она приходила к девочкам и танцевала вместе с ними. Эвелина и Мишель считали маму Ванессы самой крутой в мире, и сама она тоже тогда так считала. Это было, разумеется, ВДН. Время До Никке.
Радость слегка затуманивается, когда Ванесса думает о маме. Это первое Рождество, которое они встречают не вместе.
— Несса! — перекрикивает Эвелина музыку. — Ты как?
Ванесса поднимает взгляд и смотрит в пьяные глаза Эвелины. Если кто и мог бы ее понять, так это Эвелина. После развода с отцом Эвелины ее мама встречалась чуть ли не с каждым идиотом в Энгельсфорсе. Несколько месяцев в седьмом классе Эвелина практически жила у Ванессы. Это случилось после того, как один из маминых парней предложил Эвелине помочь намылить некоторые труднодоступные места, когда она мылась в душе. Мерзость такого уровня, до которого далеко даже Никке.
