И вот в ставке Рокоссовского от всех дым
валит, форсировать осенний Днепр, с левого пологого берега на правый, крутой,
укрепленный, под шквальным эшелонированным огнем, плавсредства в щепки, народу
гробится масса, резервов не хватает, боеприпасов не хватает, сроки трещат, вся
карьера на острие — сталинский нрав Рокоссовский на своей шкуре испытал, — и
тут ему телефонист подает трубку ВЧ: «Вас маршал Жуков».
— Как дела?
— Действуем, товарищ маршал.
— Тут к тебе прибудет наблюдатель английской
миссии.
— Слушаюсь, товарищ маршал.
Только этого мне еще не хватало для полного
счастья!..
— Отвечаешь головой.
— Понятно, товарищ маршал.
Сожгли бы его самолет по дороге — и нет
проблемы.
— Нос ему много совать не давай.
— Не дам.
— Майор Моше Даян.
— Как?
— Еврей, — поясняет Жуков.
— Так точно, — дисциплинированно подтверждает
Рокоссовский.
А Рокоссовский был, как известно, человек
характера крайне крутого и, как всякий порядочный поляк, антисемит отъявленный.
И вот ему для облегчения штурма Киева английский еврей под нос. Для поднятия
бодрости духа.
И сваливается это мелкое недоразумение: в
уютной английской экипировке, с раздражающей повязкой вкось крючковатого носа,
и с анекдотическим английско-еврейским акцентом докладывается, подносит свои
комплименты и просится на передовую. В воду бы тебя да на тот берег! Зараза.
Союзник. Дипломатия. Реноме. И высится над ним рослый, статный, белокурый
красавец Рокоссовский, глядя своими светлыми холодными глазами, как дипломат на
какашку за обеденным столом, и тут же спихивает его к чертям свинячьим с глаз
подальше в сторону, в 60-ю армию к Черняховскому. Которая стоит себе давно уже
на том берегу выше по течению, осуществляя ложный маневр: отвлекая на себя
внимание и силы немцев. И входить в Киев и участвовать в основных боях вообще
не должна. Вот тебе тот берег, вот тебе передовая, и торчи-ка подальше от
штурма; все довольны.
— Отправляю вас в самую боевую армию,
вырвалась вперед, привет союзникам. — Чтоб они сгорели. И перестает об этом
думать. Благо думать ему при штурме Киева и так есть о чем.
И счастливый, как блоха на лидере конных
скачек, Моше Даян отправляется под конвоем усиленного взвода автоматчиков чуть
не на сотню километров в сторону, на тихий край фронта, и командир взвода готов
прикрыть его собственным телом от любой капли дождя, иначе головы не сносить,
уж в этом Рокоссовскому доверять можно было всегда. Кротостью и всепрощением
прославленный полководец не отличался.
И прибывает Даян в штаб командарма-60 Черняховского,
жмет всем руки от имени фронтовиков братской Британской империи и достает много
всякого хорошего английского пойла, и как-то они с Черняховским друг другу
очень нравятся. Черняховский молод, удачлив, весел поэтому и дружелюбен, опять
же приятна честь и доверие первому принимать союзника. И он отпускает Даяна в
дивизию, где потише, поглядеть, наконец, на передовую, раз уж ему так
невтерпеж:
— Обеспечь! Мужик понимающий, фронтовик, глаз
в бою потерял.
Таким образом боевитого и любознательного
Даяна с бережностью царствующей особы эскортируют в траншею, где всем строжайше
приказано каски надеть, дерьмо присыпать, котловое питание подвезти, выбриться,
предметы трофейного обмундирования убрать и идиотскими бестактными вопросами
важного политического гостя в неловкое положение не ставить и вообще не ляпать
чего не надо.
И сияющий Даян, именинник, Дед-Мороз, гордый
представитель Ее Величества Королевы, раздает вокруг сигареты, шоколадки и
презервативы, и торжественно наливают ему в солдатскую манерку супа, и подают
из-за голенища ложку, обтерев ее деликатно об рукав под страшными офицерскими
взглядами, и тут с немецкой стороны с жутким воем летит чемодан и покрывает
весь этот праздник братания землей и осколками.
Немецкий край ревет артиллерией, массированный
артналет, сверху сваливаются «юнкерсы» и перемешивают все в окрошку: все
правильно, контрудар по фланговому выступу русских, угрожающему Киеву с севера.
Черняховский ведь по замыслу командования оттягивает силы немцев на себя — ну и
оттянул. А сил у немцев до черта, хватит и на недобитого английского
наблюдателя. И все зарываются поглубже в землю и Даяна под себя зарывают.
А когда стихает весь этот кошмар, уходят
бомбардировщики, артогонь перекатывается дальше вглубь, оглушенный Даян кое-как
приходит в себя и приподнимает нос поглядеть, что там вокруг делается,
выкапывается наружу из-под земли и тел, и обнаруживается, что он влип.
Завязывается бой, и рядом с ним во всей этой каше и неразберихе как-то вдруг не
оказывается никого живых, и бежать некуда: сзади перепаханное сквозь
простреливаемое пространство. А на него прет цепь автоматчиков. Сдаваться в
плен никак невозможно, еврею в плену ловить нечего, да и английская миссия,
долг, честь обязывает. А рядом стоит пулемет, вполне знакомой старинной
американской системы «максим». И поскольку делать ему все равно больше ничего
не остается, он ложится за пулемет, и пулемет, слава Богу, работает, исправен.
И он вцепляется в пулемет и начинает садить по
этим наступающим автоматчикам, благо стрелять его учили хорошо, а патроны пока
есть. И всех мыслей у него, чтоб пулемет не заело и патрон не перекосило,
потому что ленту подавать некому. А также чем это все кончится и когда
кончится. И сколько это продолжается, в бою сказать трудно.
Короче, когда туда подошли наши и выровняли
край, оказалось, что весь тот пятачок держал он один со своим пулеметом, из
которого пар бил, в лохмотьях английской шинели, рожа копченая оскалена и глаз
черной тряпкой перевязан. И куча трупов перед ним на поле. Поглядел он
уцелевшим глазом, вздохнул и отвалился.
Дальше получается, что в лоб через реку
Рокоссовский Киев не взял. А взял его самовольно без приказа его подчиненный
Черняховский. Двигаясь с севера посуху, так развил успех своего отвлекающего
удара, что уж вошел заодно с ходу в Киев. За что и должен был получить от
разъяренного командующего фронтов Рокоссовского здоровеннейшей п…. Только
решение Жукова и спасло: победителей не судят, главные лавры все равно
комфронта, пусть считается, что так и было задумано.
А когда взяли Киев, и установили всю связь,
которая в наступлении всегда рвется, и доложились по команде, и все разрешилось
ко всеобщему удовольствию, то получилось, что Даяна надо награждать. А награды
за Киев, кто под взгляд попал из живых в строю оставшихся, давали довольно
щедро. И обойти союзника как-то совершенно невозможно, неловко и дико
недипломатично.
