Понедельник, 19 октября
Хотя Свальшер находится совсем недалеко от Стокгольма, ощущение было, словно они вернулись из-за границы. Город казался таким привычным и успокаивающим. Люди сновали по улицам. Голубые автобусы подъезжали к остановкам. Фонари и светофоры оживляли серое осеннее утро, вселяя в жителей Стокгольма надежду.
На рассвете Эбба заехала за собаками к дочери. На дорогах еще было свободно, когда Эбба ехала домой к себе на Юрсхольм. Минна и Косима носились по паркету, радуясь тому, что они наконец дома. Эбба дала им еды и вернулась в машину. Дожидаясь зеленого на светофоре, бросила взгляд на первые полосы газет в киоске.
«Всемирно известный музыкант найден мертвым в шхерах…» И фото Рауля. Лицо человека, привыкшего к вниманию. Взгляд устремлен прямо в камеру. Эбба не могла отвести глаз от фотографии, но сзади начали сигналить, и пришлось ехать дальше. Оставив машину на парковке на улице Биргер Ярлсгатан, Эбба быстрым шагом пошла по направлению к площади Нормальмсторг. Зайдя в бывшее здание Кредитбанка, она поднялась на лифте на этаж, где, согласно табличке, располагался офис адвокатского бюро «Зильберштейн, Армсталь & Сёдерквист», и сообщила на ресепшн, что Эбба Шрёдер хочет видеть Педера Армсталя. Секретарь, молодая женщина в темно-красном костюме и кремового цвета блузке, смерила Эббу оценивающим взглядом и профессиональным тоном сообщила, что Педер Армсталь на телеконференции и велел его не беспокоить.
— Думаю, ко мне это не относится, — спокойно ответила Эбба.
Поколебавшись, секретарь подняла трубку и набрала внутренний номер. Она описала ситуацию и, получив короткий ответ, положила трубку. Холодно улыбнувшись, она сказала, что Эбба может пройти. Третий кабинет слева.
Педер Армсталь сидел за тяжелым столом из дубового массива, обитого кожей по краям. Книги были сложены аккуратной стопочкой справа. На стенах висели портреты работы художников семнадцатого века и батальная сцена в массивной позолоченной раме. Перед столом стояли два кресла, обитые темно-красной парчой.
— Входите, — сказал хозяин кабинета, выглядывая из-за компьютера, — и, пожалуйста, прикройте за собой дверь.
Эбба села лицом к Педеру.
— Я думал, мне назначено после обеда, — начал Педер напряженно.
На нем был темный костюм. На шее — стильный серый галстук в огурцы на пару тонов светлее. Из рукавов выглядывали манжеты с дорогими запонками с золотыми якорями. Его нынешний вид резко контрастировал со спортивной одеждой на острове. Видно было, что на работе Педер предпочитает классику.
— Вы правы, — сказала Эбба. — Наша договоренность остается в силе. Когда вы записывали номер вашего телефона на визитке, я заметила, что вы левша.
— Да, это так, — ответил Педер. — В наше время это нормально.
— Разумеется. Поэтому я и не обратила на это внимания. Но, когда потом изучала отчеты, мне в глаза бросилась одна вещь, которая может иметь решающее значение в деле о смерти Рауля Либескинда.
— Я не понимаю, к чему вы клоните, — нетерпеливо произнес Педер.
— Все участницы квартета «Фуриозо» правши. Иначе и не может быть, если ты играешь в оркестре. Но для фехтовальщика это большое преимущество. А вы были мастером фехтования в юности.
— Да… и что? — напряженно улыбнулся Педер.
— Вы в хорошей спортивной форме, Педер. У вас быстрая реакция и точный удар, — пояснила Эбба. — Особенно когда чувства берут над вами верх.
— Ближе к делу.
Эбба откинулась на спинку кресла и закинула ногу на ногу:
— После того вечера у Рауля Либескинда осталась на лице ссадина, ставшая результатом точного удара, нанесенного левшой. — Сделав паузу, чтобы до Педера дошло все сказанное, она продолжила: — Это ведь вы ударили его?
Педер резко вскочил со стула и оперся обеими руками о крышку стола:
— Вам прекрасно известно, что я не буду отвечать на ваши вопросы без моего адвоката. Так что вам придется подождать до обеда, а пока избавьте меня от ваших абсурдных инсинуаций.
— Нас ждет долгий и интересный разговор в час дня, Педер. А пока меня интересует ваше кольцо на левом мизинце. То самое, с родовым гербом, которое обычно используется как печатка. Я подозреваю, что вы использовали его совсем в других целях. И раз вы считаете мои инсинуации абсурдными, то наверняка не будете иметь ничего против того, если я одолжу кольцо, чтобы сравнить его с конфигурацией раны на щеке Рауля.
Педер ничего не ответил. Стиснув зубы, он достал телефон и набрал номер, который явно знал наизусть. Повернувшись спиной к Эббе, он сказал:
— Сёрен, привет! Тут кое-что случилось. Комиссар Шрёдер за явилась в мой офис без предупреждения. Да, она сейчас сидит прямо передо мной и требует, чтобы я отдал свое фамильное кольцо, чтобы она могла сравнить печатку с формой ссадины на щеке Рауля Либескинда… да, она считает меня причастным к преступлению… конечно нет… нет, я не могу вдаваться в детали… о’кей… рассчитываю на тебя.
Положив трубку, Педер обошел вокруг стола и сел на краешек, нависая над Эббой. Это дало ему возможность смотреть на нее сверху вниз.
— Надеюсь, теперь вы довольны, — процедил он.
Эбба смело встретила его взгляд. Одно веко у мужчины едва заметно подрагивало, но взгляда Педер не отвел.
— Мне также нужно ваше обручальное кольцо, поскольку оно на соседнем пальце, — сообщила Эбба.
Педер фыркнул:
— Это какой-то бред. Мне нечего скрывать.
— Вам их вернут после экспертизы, — добавила Эбба.
Взяв его левую руку, Эбба поднесла ее ближе к глазам, чтобы рассмотреть кольцо. Это было широкое золотое кольцо-печатка с вырезанным на ней гербом. Эбба почувствовала дрожь собеседника. Где же хваленая рыцарская отвага, подумала она, разглядывая древний герб.
Педер наклонился ближе. Эбба ощутила на своем лице его прерывистое дыхание. Решительным жестом он взялся указательным и большим пальцами за кольцо.
— Стойте! — Эбба стремительно перехватила его руку. — Позвольте мне. — И она достала из сумки резиновые перчатки.
Под пристальным взглядом Педера Эбба начала снимать кольцо. Было что-то запретное в этом жесте. Женщина снимает кольцо с мужчины. Обычно это мужчина надевает кольцо женщине. А наличие резиновых перчаток вообще лишало этот ритуал всякой интимности. Обручальное кольцо легко соскользнуло с пальца, но кольцо-печатка крепко засело на мизинце, и ей пришлось долго тянуть его, прежде чем оно поддалось.
С губ Педера сорвался вздох.
Страх ритуальной кастрации, подумала Эбба, убирая кольца в пластиковый пакет.
Без четверти десять она была в полицейском участке, что для нее было даже рано. В приемной Эббы из мебели были только продавленный диван и журнальный столик, покрытый оранжевым лаком, облупившимся по краям, — наследие семидесятых. Мало кто знал, что столик за эти годы приобрел статус культовой вещи. Что не помешало, когда пришло время, заменить его черной софой в цветочек, которая совершенно не сочеталась с красно-серо-черным ковром и металлическим журнальным столиком со стеклянной столешницей. Но на корпоративной вечеринке пьяные полицейские умудрились привести мебель в такое состояние, что ремонту она уже не подлежала. И тут вспомнили про столик и диван в кладовке.
