— Скажите… я вот чем обеспокоен… Сыновья мои в поместье проживают, но иногда наведываются и в Варнавин. Что у вас там творится? Говорят, кто-то детей убивает?
Панибратов сразу поставил недопитую рюмку на стол, положил трясущиеся руки себе на колени и покосился настороженно:
— Это вам господин Титус рассказывал?
— Да. У него тоже дети; он обеспокоен, как и я.
— Ян Францевич задавал мне весной этот вопрос. И с точно такими же интонациями. Странно, право…
— И что же вы ему на это ответили?
— То же, что сейчас отвечу и вам. Я ничего не знаю об убийствах. Ничего! И вам копаться в них не советую.
— Почему?
Но статистик уже закрылся. Лицо его сделалось отчужденным, подозрительным. Он демонстративно взял газету и отвернулся. А Лыков надел шляпу и пошел наблюдать погрузку основной массы пассажиров. Тех, от кого он оборонялся персидской ромашкой…
В десять часов дополудни «Боян» вошел в устье Ветлуги. Река впадает в Волгу двумя рукавами. Тот, что ближе к Нижнему Новгороду, более широкий, но и более мелкий. Пароходы используют второй рукав, ближний к Козьмодемьянску. Он тоже неглубок да еще и поделен надвое островом. Одну протоку заняли идущие сверху плоты, «Боян» стал медленно подыматься по другой. Здесь в устье прятался самый первый и самый опасный перекат, ежегодно намываемый сильным течением. Одного его достаточно, чтобы парализовать все летнее ветлужское судоходство. Пара землесосов могла бы поправить дело, но ни у кого не доходят руки до решения этой важнейшей местной проблемы…
Вода держалась еще достаточно высоко, и пароход прошел перекат без помех. Тут же удар судового колокола собрал всю команду на молитву — таков обычай на Ветлуге. Бурлаки за компанию тоже перекрестились и опять уселись распивать водку. На палубе яблоку негде было упасть. «Боян», рассчитанный на 150 человек, принял на борт 500! Каюты первого и второго классов никто из адуев, конечно, не занимал — билеты туда стоят по восемь с полтиной да по пять рублей. А бурлаки платят рупь двадцать пять и едут всю дорогу стоя. Зато уж делают они при этом что хотят, осознавая свое количественное превосходство. Чистая публика в своих хоромах оказалась словно в осаде и побаивалась лишний раз выходить на палубу. Крепкие бородатые мужики в красных, синих и суровых рубахах забили все свободные пространства и в трюме, и на корме, и на прогулочной палубе. Пароходное начальство сидело в рубке за картами, стараясь ни во что не вмешиваться. Бурлаки были пьяны все поголовно и поэтому вели себя нагло: горланили неприличные песни, дерзко заглядывали в окна кают, мочились у всех на глазах прямо через борт. Играли гармошки, люди, почесываясь от паразитов, резались в трынку. Пустые косушки озорники кидали в проплывающие мимо плоты, стараясь угодить своим менее везучим коллегам в голову. Те в ответ матерились и грозили баграми. Лыков с Панибратовым заперлись изнутри и мирно читали. К теме маньяка Алексей больше не возвращался.
В первой на пути деревне — Сутыри — пароход остановился для забора дров. Топливо на ветлужские пароходы грузят крестьянские женщины. «Боян» ткнулся носом в берег, с борта полетела чалка с пешней, а следом за ней матрос. Он закрепил конец и установил доску, по которой тут же забегали замотанные в темные платки бабы. Они сбрасывали охапки поленьев в трюм. Помощник капитана стоял возле люка, записывал прием, а заодно щипал носильщиц, что помоложе, за задницу. Буфетчик принес в каюту купленные в деревне полуаршинные пироги с запеченными в них целиком лещами.
Лыков решил сходить за новым графинчиком и зарекся. Весь буфет был занят пьяными в стельку мужиками. Лысый крутился как белка, нарезая печенку и подавая водку. Бутылка дрянного полугара — восемьдесят копеек, и отбою нет от покупателей! Хмельные бурлаки недобро косились на барина, и Алексей счел за лучшее побыстрее убраться к себе в каюту.
Вдруг через час из коридора послышался резкий женский голос: это их соседка кого-то высокомерно и запальчиво отчитывала.
— О, боже! — ахнул Панибратов. — Опять дура Самопальщикова скандализирует! В прошлом году было то же самое. А когда адуи огрызнулись, она в крик! Волостной писарь Сажин за нее вступился, так ему все зубы повыбили! Вот поверьте, сейчас на помощь позовет. Дура, ах дура…
И точно: послышались грубые мужские голоса, ругань, а потом истеричный крик:
— Помогите! Команда, капитан, на помощь!
Лыков встревожился и подошел к двери.
— Ах, Алексей Николаевич, ради бога, не вмешивайтесь! Ведь их там пятьсот человек, и все пьяные! Дурака бьют, а умный не суйся. Пусть сама выкручивается!
Лыков хотел послушаться очевидно правильного совета, но крик перешел уже в дикий визг; послышались и шлепки. Алексей повернул ключ в замке и выскочил в коридор. Титулярная советница, прижатая к стенке, верещала; полуоторваный вуаль лоскутом свисал с ее шляпки. Два сильно хмельных бурлака со зверскими рожами засучивали рукава. Издали на них испуганно косились помощник капитана и матрос, не решаясь вмешаться.
— Это что такое! — рявкнул Лыков и энергичным толчком выбил обоих хулиганов на палубу. Самопальщикова воспользовалась этим и быстро скрылась в своей каюте, запершись изнутри.
— А ты ешшо хто? И чево пихаешься? — удивился белобрысый адуй.
Второй, что повыше ростом, не медля ни минуты, крикнул через плечо:
— Робя! Наших бьют! А ну вали все сюды!
На этот призыв с кормы тут же прибежала толпа таких же пьяных бурлаков. Мигом они обступили сыщика со всех сторон. Положение его становилось угрожающим. Отбиться от такой своры было положительно невозможно, а до каюты ему добраться уже не дадут… Какой-то бородач с благоразумным лицом обратился к мужикам с успокоительной речью:
— Не трогайте его, ребяты, расступитесь! Дайте уйти человеку. Вам же потом боком выйдет: вместо штоб домой барыши везти, в кутузке все отберут!
Но возбужденная толпа не слушала его и угрожающе все теснее смыкалась вокруг Лыкова. Что делать? Эх, зря он не послушал доброго совета Амилия Петровича… Приходилось выдумывать какой-нибудь эффектный трюк в расчете на свою силу: публика любит подобные обороты.
Тем временем хулиганы, видя такую поддержку, совсем обнаглели. Белобрысый схватил Алексея за грудки так, что сюртук затрещал:
— Че, барска кость, спужался? А неча на адуев руку подымать. Кто на нас подраться хочет, припасай на гроб досок! Вот щас мы с тебя и спросим…
— Это ты, пентюх, с меня спросишь? — очень спокойно осведомился у хулигана Алексей. — Пупок развяжется. А вот я спрошу!
Он вдруг резко наклонился вбок и сцапал сразу обоих драчунов. Обратным хватом, в охапку, словно пару снопов. Затем распрямился, и адуи оказались висящими в его объятиях на воздухе вниз головами. Окружающие ахнули и тут же отступили на шаг. Бурлаки взвыли от боли, беспомощно мотая ногами в лаптях; из их карманов горохом посыпалась на палубу мелочь.
— Дай-ка место, — вполголоса скомандовал Лыков, и толпа послушно расступилась. Он подошел к самому борту, наклонил драчунов над водой, словно малых детей, и душевно осведомился:
