– Прикажете установить за всеми троими негласное наблюдение?
– Да, и немедленно. Убийца может прийти к заказчику за расчетом. Ты веришь в рассказ Генч-Оглуева? Что парень оказался законнорожденным.
– Я с трудом представляю, как это могло случиться, так сказать, технически. Значит, его отец венчался. Что, жена поссорилась с мужем, разъехалась с ним и затем родила? Потом они развелись, а она забыла сказать бывшему супругу, что у нее есть от него ребенок? Чепуха.
– Действительно, представить подобное трудно. Почти невозможно. В одном ты не прав, поскольку сам еще молод. У жизни не только простые сюжеты есть в запасе. Она может такое закрутить, что Дюма-отец никогда не придумает! Так что проверяем отцовство всерьез. Ты понимаешь, что произошло, если родитель Обыденнова не знал о законности его происхождения? А вдруг он женился вторично, не расторгнув первого брака? Тогда все встает для него с ног на голову. Незаконные дети делаются законными, а свои, любимые, которых не бросил во младенчестве, а растил, оказываются бастардами! За такое и убить можно. Чтобы все опять сделалось по-прежнему.
– Литературщина, Павел Афанасьевич!
– Это было бы драмой для всех троих из нашего списка. А особенно для Нефедьева с его майоратом. Хотя и для Охотникова беда – он так любит своего Петрушу… Ну, ладно. Дуй в управление, вкалывай, но и отдыхать не забывай. Жду тебя завтра с отчетом.
Алексей вернулся под каланчу
[96]
и распорядился взять под наблюдение трех подозреваемых, вычисленных Благово. Титус отправился наводить о них же справки. Форосков срочно выехал в Василь-Сурск. Подписав накопившиеся бумаги, Лыков вернулся в губернскую гимназию и принялся за новые расспросы.
Уже через час он услышал столь важную новость о Рыкаткине, что прекратил дальнейшее разведывание.
Допрашивая первых трех гимназистов, титулярный советник заметил общую у них черту. Одноклассники говорили о Серафиме неохотно и скупо. И очень осторожно. Складывалось впечатление, что они его побаиваются, причем все трое! Наконец, зашел четвертый ученик, Клавдий Томилин. Он понравился Лыкову еще при первой беседе спокойствием, присущим сильным людям. Уверенный в себе, но отнюдь не самодовольный. Крепко сложенный, открытый и надежный. Томилин сел на стул и взглянул на сыщика с недоумением:
– Мы не все обсудили?
– Да. Мне нужно поговорить с вами снова, теперь о ваших товарищах. Расскажите мне о Рыкаткине.
– Об этом душителе?
– Почему душителе?
– А он родом из Вичуги.
– Минуту! – Лыков порылся в ворохе бумаг на столе, нашел нужную справку, пробежал ее глазами. – Действительно, я не обратил на это внимания. Но не все же обитатели этого села относятся к «красноподушечникам»!
– Этот относится. Отец Серафима – уставщик секты.
– Очень интересно! Стало быть, юноша воспитан… особым образом?
– По высшему разряду! Всех здесь запугал, кроме меня.
Вичуга – село в Костромской губернии и столица глухого лесного угла. Волга делает здесь поворот с запада на юг. Внизу угла находится Иваново-Вознесенск, вверху – Кинешма. Старинный раскольничий район густо заставлен фабриками: бумаго– и ситцепрядильными, ситценабивными, ткацкими. Самые крупные и известные из них – мануфактуры братьев Разореновых, Морокина, Кормилицына и Тихомирова. На них работают десятки тысяч людей, а владельцы фабрик относятся к самым богатым в России людям.
В этой местности, издавна заповедной, представлены беглопоповцы австрийского согласия и федосеевцы, но не они задают здесь тон. В Вичуге квартирует самая загадочная и жестокая русская секта. Сами себя они называют «делатели ангелов». Посторонние же люди именуют их «красноподушечниками», или попросту «душителями». Члены секты считают: чтобы умирающий человек попал в рай, его надо обязательно удушить. И душат. Специальной красной подушкой, с соблюдением особых ритуалов, не допуская к больному ни докторов, ни родственников. Молва утверждает, что жертвами секты становились и здоровые люди, особенно наследники крупных состояний. Их капиталы отходили затем к «делателям ангелов». Сейчас под управлением этого толка находится несколько крупных мануфактур. Немногочисленная секта очень богата и пользуется странным покровительством властей. Она не попала, как скопцы и хлысты, в перечень особо вредных, и даже в опасные (как, например, невинные «бегуны») не записана! Знаменитый земляк Лыкова, литератор и большой специалист по расколу Мельников-Печерский, тоже обошел душителей вниманием, хотя жил в Вичуге и собирал о них материал. Видимо, его убедительно попросили смолчать… И чиновник особых поручений МВД, легендарный гонитель раскольников, вошедший в их устные предания под прозвищем «народившийся антихрист» – смолчал.
В прошлом году едва не разразилась серьезная история, связанная с «красноподушечниками». Доверенный
[97]
Товарищества Мануфактуры братьев Разореновых, Митрофанов, заболел крупозным воспалением легких и слег. В дом к нему явился целый отряд, прислугу выставили из дома и приступили к «деланию ангела». По счастью, дочь Митрофанова услышала о болезни отца и приехала из Костромы с мужем и нарядом полиции. Она успела в последний момент: в руках у начетчика уже была подушка! Доверенного успешно излечили и перевели из Вичуги в Кинешму, на другую фабрику; дело замяли. И вот теперь выясняется, что Серафим Рыкаткин – продукт этой жуткой секты…
– Как он здесь очутился?
– Его отказались принять в Костромскую гимназию. А в нашу взяли!
– Родня в Нижнем есть?
– Тетка. Она тоже из секты.
– Значит, инобытие
[98]
Серафиму обеспечено.
– Конечно. И на суде выступят как надо, и на Библии поклянутся. Там такая взаимовыручка!
– Вы сказали: Рыкаткин всех здесь запугал, кроме вас. А пытался?
– И очень настойчиво. Он думал, что я не продержусь против его необыкновенного упорства, устану. Но я тоже упорный. Мы дрались четыре раза, серьезно, до крови, и каждый раз я его побивал. Тогда он стал применять подлые приемы. Вроде свинчатки в рукавице… Я отлупил его так, что меня чуть не выгнали за это из гимназии. Но отбил охоту подличать явно.
– И он начал делать это тайно?
– Да. Скажите, господин Лыков: трусость и осторожность ведь не одно и то же?
– Да, конечно. Если бы я, к примеру, не проявлял разумной осторожности, давно бы уже гнил в земле. Или на войне сгинул, или в бандитском притоне.
– Спасибо. Я никого не боюсь, правда! И Рыкаткина, конечно, в том числе. Но он… опасный противник. По-настоящему. Не сумев победить в открытом бою, Серафим не погнушается ударить в спину.
