Что я себе вообразил? И вообще, что я здесь делаю?
Какая удача, что я не попросил подкрепления у стокгольмских полицейских! Они бы поумирали со смеху.
Никуда не пойду, решил он. Взял с минималистского ночного столика каталог, нашел номер и позвонил в лобби — заказал бутылку темного пива и салат с гренками, яйцами и пармезаном.
Он успел посмотреть новости и две третьих старого американского боевика, как зазвонил телефон.
Марианн, решил он, выключил телевизор и с надеждой нажал кнопку.
Но это была не Марианн.
Это был Лейф Грундт.
Глава 44
Она погасила свет и закрыла глаза.
Двойная тьма. Как раз то, что мне нужно. Как раз то, что я заслуживаю.
Незнакомая комната показалась ей надежным, безопасным коконом, материнской утробой, недоступной внешнему миру. Спасительный приют.
Она прислушалась — ни звука. Только тихий шелест вентиляции и — еще тише — дыхание Кельвина.
Мой бедный спящий ребенок. Она провела рукой по животу и изменила формулу.
Мои бедные спящие дети.
Что с вами будет?
И что будет со мной? Впрочем, это не так уж важно; здесь, в анонимном номере анонимного отеля, ей вдруг стало ясно, что речь идет не о ней. Речь идет о них. О Кельвине и о втором, еще не рожденном. Она должна любой ценой обеспечить их безопасность. Они ни в чем не повинны.
Обеспечить безопасность? Какая безопасность? Что за бредовые мысли… Они ни в чем не повинны? Пожалуй, да. Она должна защищать невинных, и это главное. Иначе не стоит жить. Только это и удерживает ее в жизни. Другого смысла нет, и если бы не они, ей совершенно все равно, что станет с ней самой.
Но как это выдержать? Как выдержать жизнь? Боже милостивый, подскажи, как мне выдержать жизнь…
И уже в который раз она пожалела, что нельзя взять и покончить со всем разом. Повернуть выключатель. Может, это и есть самый счастливый конец, даже и для невинных. Бездна.
Она зажмурилась, прислушалась к мирному посапыванию Кельвина. Если запланирован конец мира, путь он настанет сейчас…
Но конец не настал. Она открыла глаза. Маленькие красные цифры на телевизоре на долю секунды погасли, и на их месте выскочили четыре новых, причем одинаковых. Было 23.59, стало 00.00. Полночь. Будет ли еще одна полночь в ее жизни?
Может быть, и нет.
И все равно она в этом номере. Она как-то сумела сюда добраться, значит, она на что-то еще способна. Она здесь и сейчас. Это показалось ей совершенно непостижимым. Она лежит здесь, в призрачной утробе ночи, и что-то еще может сделать. Разве не так?
Несомненно. Она что-то еще может сделать. Ей ничего не нужно. Чемодан у дверей. Чистое белье, ее и Кельвина, уместилось в наплечной сумке. Там же билеты, паспорта и деньги.
Несессер и книга Роберта. Больше ей ничего не нужно. Разве что немного мужества. Хоть бы ночь продолжалась подольше… мне нужно время собраться с силами перед завтрашним днем. Поспать, необходимо поспать…
Но вот как раз эта простейшая цель и казалась совершенно недостижимой. Все ее тело представлялось ей бомбой с часовым механизмом, способной сработать в любую секунду. Это глупо — надеяться, что можно уснуть в таком состоянии.
Она села, потом на цыпочках прошла к письменному столу и зажгла настольную лампу. Кельвин не среагировал… Кельвин вообще почти ни на что не реагировал, и сейчас она была ему за это благодарна.
Она достала из сумки рукопись.
Роберт… как бы мне хотелось, чтобы мы опять были детьми и ты был бы рядом. Все могло бы быть совсем по-иному. Все должно было быть совсем по-иному. Почему все так пошло?
Жизнь… ты лишился жизни, потому что когда-то в юности изменил девчонке, тебе было шестнадцать, ты ни о чем не думал. А она через много лет вернулась и убила тебя. Если полиция не врет.
Поступок и результат. Причина и следствие. Ее жизнь еще не кончилась, но почти кончилась… и какие последствия будут иметь ее непродуманные прихоти, предугадать не дано. Но будущее выглядит очень и очень мрачно.
Побудь со мной сегодня, Роберт, мысленно попросила она. Помоги мне пережить эти часы, брат мой, Роберт.
К своему удивлению, она заметила, что сидит в молитвенной позе, сцепив руки, и говорит вслух.
Ответа не было — ни в ней самой, ни, тем более, в навалившейся на ее окно бескрайней ночи.
Она открыла рукопись наугад и начала читать.
Он подошел к зеркалу и высунул язык. Язык и жизнь имеют много общего. В детстве мы обожаем сладкое, но должны научиться ценить и горькое. Нет другого способа стать полноценным человеком, иначе наши вкусовые сосочки так и останутся недоразвитыми.
Она откинулась на стуле и задумалась. Какие странные слова… она никогда не слышала, чтобы Роберт так выражался. И название… «Человек без собаки». Она прочитала больше ста страниц, и пока ни о какой собаке и речи не заходило. Может быть, в этом и состоял замысел? Книга называется «Человек без собаки», а собаки и в помине нет.
Она перевернула страницу.
Мария и Джон (тоже, очевидно, ключевые фигуры; они уже появлялись и раньше) решили не разговаривать друг с другом ровно год, и только так им удалось сломать скорлупу безнадежности. Речь — самый несовершенный из всех инструментов души, речь — проститутка, речь — бесстыжий ростовщик, речь — ярмарочный шут… она лишь через несколько месяцев научилась читать его взгляд, когда он призывно смотрел на нее со спины.
Еще более странно. Роберт, бедный мой брат, что тебе пришлось пережить… Если бы мы сейчас, в эту ночь, опять стали детьми, сумели бы мы выбрать другие пути?..
Она встряхнула головой. Даже и ее собственные слова показались чужими. Слова… проститутка и ярмарочный шут. Может быть, он и прав. Мысли шевелились в ее голове, как заблудившиеся змеи.
Мне придется их оставить, резанула мысль. Так и будет. У меня отнимут моих детей.
Если я не спрячу их в какой-нибудь чужой, далекой стране.
Ее охватила паника. Как я переживу эту ночь?.. Неужели так и задумано, чтобы я просидела все эти бесконечные часы до рассвета без сна? Почему у меня в несессере нет хотя бы одной таблетки снотворного?
Какой рассвет? Самолет в половине восьмого, будет так же темно, как и ночью, пока они не поднимутся над облаками. В аэропорт надо попасть не позже шести.
Она вздохнула и перевернула страницу.
В детстве Джон думал, что с ним что-то не так. Его каким-то образом подменили, его мама — вовсе не его мама, и папа тоже совершенно чужой ему человек. В родильном доме ошиблись, в один прекрасный день эта ошибка выплывет наружу, и Джон наконец окажется там, где и должен быть. Ему представлялась темная равнина, насыщенная влажными испарениями, населенная странными существами — с рогами, густой шерстью и человеческими лицами. Эти существа прекрасно объяснялись на человеческом языке. Он полюбил их от всей души и часто мечтал, что они придут и заберут его к себе. Он иногда задавал матери вопросы: не подменили ли меня? ты уверена, что я ваш сын? Но однажды эти разговоры услышал отец и отвесил ему пощечину. Даже сейчас, когда Джон был уже взрослым, у него начинала гореть щека, особенно в темные и влажные вечера…
